Магазин путешествий Мастера Чэня

Машина с затаившейся в ней в ожидании дальнейших очень серьезных событий Матильдой осталась на берегу, нас повезли на катере на остров Пангкор Лаут. И Маша из Севастополя увидела саму по себе базу ВМФ – причал. Но не простой, а громадный, высотой с трех– этажный дом, на километр уходящий в море, заканчивающийся доками, подъемными кранами… город на сваях среди волн. Маша отнеслась к нему с должным уважением, она бы повернула туда катер, если бы могла.

А на острове она получила наконец море. Пусть непривычно теплое, никаких пупырышек на коже, когда туда входишь – нежное; но море же, настоящее (да-да, как в рекламе – с наклонными пальмами у песка). Маша под этими пальмами сидела вчера, сидела сегодня, пока не закрывался пляж, спала под шум волн, ела, впервые в жизни попробовала сок кокоса.

А потом увидела прямо там, на пляже, маленький бетонный обелиск с портретом. Портретом уверенного в себе молодого человека с типично британской упрямой челюстью, с авиационными крылышками и двумя рядами орденских планок на груди. И прочитала, с моей помощью: здесь, в Изумрудной бухте, Ф. Спенсер Чапмэн после нескольких месяцев перехода через джунгли в костюме китайского крестьянина в полночь выплыл на 50 метров от берега, где его взяла на борт британская подводная лодка из Коломбо, далеко за горизонтом. Японцы гонялись за ней весь путь через океан. Осенью того же 1945 года полковник Чапмэн принимал капитуляцию японских частей на другой стороне Малаккского полуострова – в Куантане.

Машу эта история чем-то зацепила. Она долго шевелила губами, вспоминая, видимо, и Севастополь тоже, с его английским военным кладбищем. Потом повернулась ко мне, с сияющими глазами, и изрекла пророчество:

– А ведь вы напишете об этом парне отличную книгу, да-да, вот.

– Поздно. Он сам ее написал. Называется «Джунгли нейтральны». Можно купить в магазинчике в нашем отеле.

– Это он. А это вы. Не поздно. Как же так – не написать об этом совсем и никак. Сделайте-сделайте. И чтобы любовь.

Потом Маша пошла в воду, выдвинулась ровно на середину Изумрудной бухты, где среди той ночи беззвучно плыл полковник Чапмэн… Я же остался на песке, бормоча «над черным носом нашей субмарины взошла Венера – странная звезда».

Кстати, о Венере – ожившей и оживившейся Машей заинтересовалась на пляже пара итальянских юношей с волнистыми напомаженными волосами и вечно голодными глазами. В конце-то концов, мало ли что она для кого-то еще может быть объектом санкций, а ведь здесь, в нормальном мире, у нас создание тридцати с хвостиком лет, с острым носиком и ехидно поблескивающими зеленоватыми глазами, пусть и с прилипшей ко лбу знаменитой челкой. Они присмотрелись, выявили ситуацию – мы с Алисой отдельно, Маша сбоку нас…

Итальянцы, как у них это и положено, в процессе снятия девушки пользовались итальянским языком и жестами: достаточно. Маша смутилась, стреляя глазами в сторону Алисы и меня: как быть? Мы успокоили Машу, тоже жестами: а вот как тебе в кайф, так и будь. Ты это заслужила.

Знали бы эти двое, с кем имеют дело…

Но – умный читатель уже догадался – это все не имеет никакого отношения к истории с Матильдой. История, быстрая и страшная, случилась позже, уже на обратном с острова пути.

А здесь, на острове, все было хорошо. Маша потом сказала нам, что всегда знала – за все бурные и страшноватые события Крымской весны Господь не мог ее не наградить. И вот она, награда. Мало ли что всего три дня. И мало ли что в эти три дня поместилось еще и то, что было на обратном пути, с Матильдой: в Крыму и особенно до того в Киеве все-таки было страшнее, по крайней мере, дольше. И потом, Маша ведь все-таки победила. И Матильду тоже.

Здесь надо сделать глубокий вдох и отвлечься на что-то, действительно имеющее отношение к этой истории. А отношение к ней имели два человека. Мои соседи. Карл (снизу) и Фил (справа). Оба американцы.

Здесь у нас, вообще-то, чистая политологическая модель. Двух более непохожих людей не бывает. Карл – он большой, метра два с лишним, худой, бритый наголо, с седой щетиной. На закате он стоит по пояс в воде нашего бассейна и что-то читает. Чаще – очередного консервативного американского философа. И немножко кушает виски, первую сегодня порцию, но не последнюю.

Утро в нашем доме среди джунглей, на холмах над Куала-Лумпуром, – это музыка. Музыка снизу, от Карла… ах, вот – вспомнил, почему я в тот день выбрал именно Бетховена: мы с Карлом, выпив у него опять же немного виски, поспорили. Он любит Бетховена за романтичность, я не люблю его за неуклюжую жесткость…

Да, и он – с американского юга. Того самого, настоящего. Говорит басом и с характерным акцентом, который не разберешь.

А Фил – это не музыка, это «доброе утро» с балкона справа и звонки по поводу и без, чтобы я всегда знал, что сосед готов сделать для меня что угодно в любое время, стоит только попросить.