Магазин путешествий Мастера Чэня

– Вот это да, – сказала Настя и занялась настройкой фотоаппарата.

Большой, крупнее человека, фарфоровый Будда, милосердно глядящий на нас со своего алтаря, – в прошлом что-то вроде комода. На его шее и у поджатых ног гирлянды вполне живых, ну, чуть увядших цветов. И статуэтки поменьше, много. Больше в комнате – ничего, только плоский матрасик у стены.

«Клик, чвирк», – сказал фотоаппарат.

– Охранник, – догадался я. – Раз уж тут открыта дверь в отель… Все-таки эту руину охраняют для порядка.

– Это что, он спит под богом? А, ну он же иначе боится по ночам. А этот как бы его охраняет.

– А как чего, – показал я на чуть сдвинутое стекло, отделяющее комнату и улицу, – то вот туда. Наружу. Бегом.

– Злобные орки за ним туда не пойдут? – проговорила Настя, делая свои снимки (клик, чвирк). – Вот пусть тут и сидят. И так будет с каждым… А он сам, этот охранник, где?

– Пошел на обед, – предположил я, прислушиваясь к ощущениям в желудке. – И вообще-то, солнце и правда высоко…

– Да-да, мы скоро… А вот дальше, я видела, еще одна комната открыта.

И мы вышли, сделали несколько шагов по гулкому коридору, зашли в очередную комнату. Пустую. Полностью. Никаких будд и алтарей, просто ничего, голые стены. Ну, какое-то резное с перламутром покосившееся панно на стене, ценности больше явно не имеющее.

– Три звезды, – сказал я, подходя к двери в бывшую ванную. – Потому что здесь только душевые кабины.

– А я вот сейчас еще снимочек, – прозвучал голос сзади.

Я сделал еще шаг и оказался среди серого полумрака. Неверные очертания в зеркале, пыльное стекло стенок душевой кабины, еще зеркало с внутренней стороны двери – отражение отражений.

«Клик, чвирк», – сказал сзади фотоап– парат.

И ударила белая вспышка.

Моего лица коснулось тепло водяного пара, влага эта пахла гелем для тела, мокрыми полотенцами, шампунем – всем подряд. Ровно и весело шипела вода из душа, среди сверкающего светом и чистотой белого кафеля.

– Тим, – громко сказала по-английски женщина в душе, – пока ты там отдыхаешь, у меня здесь…

Неразличимый ленивый баритон справа, из комнаты. Ползущий оттуда в мою сторону сладкий табачный дым, запах покоя и отдыха.

– Я говорю, у меня эротические мечты, – еще громче сказала женщина. – Мне видятся незнакомые молодые люди, уже без штанов. Быть изнасилованной в душе незнакомым мужчиной – мечта любой невесты, да, Тим?

Она не может меня видеть, попытался сказать я себе, она стоит ко мне спиной, она наполовину скрыта не полностью задвинутой дверью кабинки. Великолепная спина, белые пенистые потеки геля на пупырышках кожи. Мокрые кончики черных волос на плечах. И овальная родинка на закруглении ягодицы.

Она начала, жмурясь, поворачиваться. А я – делать шаг назад. И еще шаг.

Клик, чвирк, белая вспышка, тишина. Сухой запах горячей пыли.

– Ну, все, память переполнена, – раздался голос Насти. – Кормим маму ее мясом? И давай пройдем на этот раз по дороге, песок уже будет жечь ноги, даже в тапочках.

Я оглянулся: полоса света из двери так и лежала на полу коридора.

Я автоматически передвигал ногами по асфальту дороги; кажется, у меня тихо звенело в ушах.

– Вот, ну так скажи, какой же все-таки год мы встречали позавчера, по местным понятиям? – раздался среди этого звона голос Насти.

– Будда Гаутама родился за пятьсот сорок три года до Христа, поэтому ты прибавляешь наш нормальный год к…

– То есть как это – а, поняла…

– И кстати, сейчас вспомню, мог ли бы он встретиться с Конфуцием, если бы предпринял небольшое такое путешествие на восток…

«Она ничего не видела, – понял я. – Она стояла рядом, но была – здесь. А я был… там».

Я оглянулся на отель. У все еще открытого входа улетали по ветру ершики пальмовых верхушек, как прически ирокеза. Будет дождь?

– Здравствуй, мама, – покровительственно и с оттенком угрозы сказала Настя, когда мы завершили свой путь. – Что ты будешь есть?

– Опять надо что-то есть, – потянулась маленькая женщина в шезлонге под зонтиком. – Да, я буду есть. Мясо. Здесь, на террасе, потому что по жаре никуда не пойду. Страшно было?

– Да наоборот, круто, – сказала Настя. – Вот я сейчас все покажу…

Снимки в комнате получились отлично – пустота, покосившееся панно на стене, больше ничего.

Птица в саду, среди бугенвилей и олеандров, запела как соловей, но краткими трелями и на одной ноте.

Звон в ушах прошел.

Я, не шевелясь, смотрел с веранды на море: сначала два кривых ствола пальм, в почти невидимом сейчас жемчужном бисере лампочек – вечером эти лампочки загорятся.

Потом, на краю веранды, три четко прорисованных стула и на черной толстой ноге круглый белый фонарь среди подстриженных бледно-салатных листьев.

Потом песок цвета… цвета песка, весь во вмятинах от ног. Два покосившихся зонтика, голубой и белый. Дрожь воздуха, ни одного человека. Дальше – море. Серо-синяя пустота, в конце ее, как шляпки грибов, – пять островков на горизонте, они, собственно, и есть горизонт, они обозначают его. Полупризрачные, еле видимые днем; как мазки черной туши – вечером, на закате. И еще – пена неподвижных перистых облаков сверху и льдистые взблески солнца, разбрызганного по воде.