Магазин путешествий Мастера Чэня

Я нигде не видел такого гранита, как на Дворцовой набережной. Кажется, погладь рукой этот теплый крупнозернистый камень – и он поддастся, превратится в мягкий диван.

Вереница округлых, будто надутых насосом автобусов. Толпа иностранной публики – и в том числе эта высокая женщина в бесформенной куртке, неуместной в последние дни весны. Она думает, что здесь у нас вечная мерзлота?

Женщина поворачивается к автобусу и нетерпеливо смотрит на его двери, откуда вываливается всяческая публика, строясь в очередь к Эрмитажу.

Что она здесь делает – ведь я видел ее совсем в другом месте, другом мире, на той стороне земного шара. Там, где, казалось, она настолько своя, что больше и не бывает.

И было это только полгода назад. Бангкок. Пресс-бар.

Новый две тысячи пятьсот пятьдесят четвертый год я встречал у моря, невидимого во мраке с террасы отеля, но оно было близко, совсем близко.

Провинция называется Районг, сюда едут те, кто не выносит грохот и рев Паттайи и уже видел раньше салют над качающейся водой Чао Прайи в Бангкоке. Салютуют друг другу великие отели, заказывая лодки с пиротехникой – они все выходят здесь на реку, «Ориентл», «Шангри-Ла», «Мариотт» в отдалении, и любимый мной старый «Менам» – у него сейчас новое имя, я каждый раз не могу вспомнить какое, таксисты тоже.

А отельчик в Районге – маленький, трехзвездочный, он называется без затей «Бич вилла» – там было хорошо. Таиландские китайцы из Бангкока привезли с собой неплохое, но предсказуемое шампанское, мы трое – свое Delamotte, вызвавшее там почтительное изумление. С китайцами мы пили за здоровье старого короля, усталого человека в круглых очках на тонком носу, и пусть он как можно дольше держит мир в этой стране на своих хрупких согнутых плечах; с русской компанией – за всех, кто остался самим собой, даже уехав в тропики навсегда.

Салют тоже был, не хуже, чем на великой столичной реке, а потом мы все вместе пошли босиком по теплому песку запускать фонарики. Невесомая папиросная бумага, одним движением превращающаяся из диска в полупрозрачный цилиндр; спиртовая свечка на проволочной крестовине наполняет эту эфемерную конструкцию теплым воздухом – и вот уже десятки, сотни оранжевых лампочек взмывают над головами в непроглядное небо, выстраиваются там в цепочки и вереницы, плывут над чернотой моря к горизонту, унося в пустоту и мрак наши желания и мечты.

В мертвый отель мы пошли на второй день, когда остались единственной семьей в «Бич вилле».

Нет, начинать все-таки надо не отсюда. Сначала была, конечно, кобра. Накануне, поздним вечером первого января, на узком приморском шоссе, где машины встречаются чрезвычайно редко.

Вне всяких сомнений – кобра. Неподвижное граненое, толщиной пальца в три, чешуйчатое тело на асфальте. Мы бы переступили через нее, а то и хуже, если бы нас не догнала на шоссе трехколесная тарахтелка и не осветила бы единственной фарой серую ленту дороги и черную вытянутую тень поперек.

– А вот это… стой! – сказал я белевшей в ночи девочке Насте. – Такого нельзя делать никогда. Если ее переехали недавно, то у нее всегда может остаться сила на последний укус. И на прыжок. Примерно как шланг, который вдруг подскакивает на газоне, когда кто-то открывает кран.

Участок дороги с коброй был в абсолютной тьме, по сторонам угадывались только заросли слоновой травы. Нет – еще было пустое пространство слева, где над головой нависала погруженная во мрак многоэтажная башня без единого огонька. Свет, в виде разноцветных гирлянд, был впереди, метрах в трехстах, у ресторанчика с крышей на столбах.

– Я дальше не пойду, – сообщила мама Насти, как будто мы и так бы не догадались.

Вдалеке, сзади, снова послышалось тарахтенье мотора.

– Вот сейчас он нам осветит дорогу до самых огней, и мы двинемся дальше, – не очень уверенно сказал я. – По левой стороне.

Качающийся луч показался из-за поворота, мазнув светом по голой площадке перед вымершей башней. Здесь когда-то была каменная книга в рост человека, на ней мелькнули и исчезли буквы: повыше «or», пониже «ea». Имя дома, которого нет, – ни дома, ни имени. Только глухой, без окон, фасад угадывался во мраке, уходил ввысь.

– А это, наверное, тот самый серый зуб, который виден с нашего пляжа, из-за деревьев, одним концом выходит на дорогу, другим на море, – сказала Настя.

– Надо сюда днем прийти и словить глюков.

– Лучше ночью, – отозвался я, присматриваясь к дороге, мотоциклетная фара показала, что путь абсолютно чист, но все же… – Глюков будет сколько угодно. Вот как сейчас.

И мы пошли – конечно, утром, с пляжа, по робкому прибою, когда смотреть на море стало уже скучно. И, понятно, только вдвоем. Зато девочка Настя отнеслась к делу серьезно, тащила почти невесомую, но солидную треногу для фотоаппарата и сам аппарат, серьезный, тяжелый, настоящий.