Потом станет ясно, что это был запах опопанакса, особой ароматной смолы. Из нее делают снадобья, чтобы пахнуть не гниловато-соленым человеком, а лесом и цветами. Но тогда казалось, что тягучим янтарем пахнет сама белая, мягкая кожа. Это завораживало. Еще завораживал огонь, пляшущие жаркие язычки на высоких свечах. Канделябр не поместился на стол, и его поставили на комод у окна. Свечи нетерпеливо потрескивали, тянулись к тяжелым оконным драпировкам. Крохотные огненные капли почти вопили о том, как им хочется прильнуть к ткани, вгрызться в дерево, напитаться, вырасти…
— Кто-нибудь желает поговорить с нами?
— Только не зови опять своего Толстого, он ломака!
Хихиканье.
— Тс-с!.. — Каштановая голова поднялась.
Бледно-розовые крупные губы и строгий носик. Лицо нежное, фарфоровое, почти неживое в своей модной бледности (потом станет ясно, что модной). Лицо-камея. Такая кожа должна пахнуть прохладными кувшинками, а не янтарной смолой. Брови сосредоточенно нахмурены, глаза движутся под опущенными веками, но на самом деле она ничего не видит и не чувствует, она недоступна. Закрыта. Можно приблизиться к ней вплотную — она ничего не почувствует. Теплая белокожая крепость, источающая запах опопанакса.
— Если здесь кто-нибудь есть, подайте нам знак…
Это ее сосед, молодой человек с полупрозрачными усиками. Он жадно стиснул маленькую руку белокожей крепости, и между их пальцами пляшут игривые искорки.
Одни утверждали, что здесь можно пропасть, другие — что счастливчикам достаются здесь сказочные богатства и возможности. И вот оно, благоухающее богатство с каштановыми волосами, сидит смирно, запертое на надежный замок собственной нечувствительности. Как хочется бережно снять эту белую кожу — раньше хотелось побыстрее содрать — вот уже, уже перемены в поведении — и накинуть, словно роскошный плащ. Завернуться, окуклиться, смакуя свою сладостную цельность, казавшуюся уже невозможной…
Да, цельность восстановлена, безо всяких сомнений. Ноющей пустоты больше нет, ампутированный кусок на прежнем месте, раны затянулись бесследно.
Хозяин спрашивал, как это ощущается. И поморщился, получив ответ: будто вырвали сердце.