Последним Матильда поднесла пузатый чемодан с обитыми железом уголками — тот самый, в который не так давно бросала перепачканный кровью девичий альбом.
Хозяин миновал пустынный торговый зал и направился было к дверям, но потом взглянул на большие настенные часы с римскими цифрами на золотистом циферблате и поставил чемодан у прилавка, прямо напротив Женечки.
— Ради всего святого, приглядывай за ней, — тихо сказал он.
— Последнее предупреждение! — крикнула из зала Матильда. — Я помню!
— Да к чему эти реверансы, — нахмурился Хозяин. Он наставил на Женечку набалдашник трости. — Тебе тоже последнее предупреждение. Если за время моего отсутствия что-нибудь случится, я сей же момент напишу отказ от обеих… обоих… от вас всех! Вы поняли?
— Да, Хозяин! — донеслось из зала.
В Женечкиных руках возник пожелтевший томик: с обложки улыбались бровастый генсек — кажется, его фамилия была Хрущев — и приглаженный президент США. Хозяину некогда было запоминать политиков. Надпись на обложке гласила: «Жить в мире и дружбе!».
— Именно, — смягчился Хозяин, еще раз взглянул на часы, подхватил свой чемодан и вышел из магазина.
— Не бойся, — сказала Женечке подошедшая Матильда. — Уж один-то день продержимся.
Входная дверь снова заскрипела. Матильда быстро огляделась в поисках того, что мог забыть Хозяин…
Дверь открылась, впуская в магазин Славика. Книга с оптимистичным названием выпала из длинных Женечкиных пальцев.
***
Дело в том, что несколькими часами ранее Славик обнаружил себя в весьма затруднительном положении, причем у него никак не получалось вспомнить, как именно он в этом положении оказался. Вокруг были бурые стены с каменными наплывами, они тянулись вверх и смыкались в обширный глухой свод. Очевидно, Славик находился в пещере. Более того, попытавшись пошевелиться, он понял, что, кажется, стал частью этой пещеры. Его руки и ноги куда-то подевались — по крайней мере, он чувствовал на их месте лишь каменную немоту, — а тело оказалось вмуровано в одну из бурых неровных стен. Краем глаза Славик видел своих соседей — гроздья лишенных конечностей тел, округлых комьев плоти, которые тоже висели на стенах. Он не знал, люди это или
Поначалу у Славика мелькнула диковатая, но оптимистичная мысль, что он просто превратился по неизвестным причинам в летучую мышь, а вокруг висят его собратья по колонии, вместе с которыми он, как только сгустятся сумерки, шумно вылетит во влажные джунгли на поиски пропитания. Но этой версии противоречил один существенный нюанс: опустив глаза вниз, он увидел Матильду.
Она изменилась, стала как будто моложе, выше и как-то ярче, словно ее окружал еле заметный светящийся ореол. Нос ее заострился и загнулся крючком, как у бабы Яги, губы стали кроваво-красными, причем Славик не поручился бы, что это просто помада. Рыжие волосы сбились в сплошную массу, завернутую по обе стороны головы в конструкцию, подозрительно напоминавшую витые рога. Славик вдруг вспомнил подкову, прибитую над дверью «рожками» кверху, и давнее бабушкино полунасмешливое наставление: «Вниз, вниз их надо, а то чертей приманишь».
Глаза Матильды тлели непрогоревшими оранжево-черными угольями, словно внутри головы у нее была жаровня. Эту возможность Славик принял на удивление легко — подумаешь, голова изнутри раскалилась, может, с солнцепека зашла. Он-то знал, что, невзирая на все экстравагантные перемены во внешности, это та самая Матильда, странная сотрудница странного магазина, о котором он не переставал думать последние несколько дней.
— Если ты кому-нибудь расскажешь… Хоть слово, хоть намек, в интернет что-то выложишь, — заговорила Матильда негромким, каким-то обволакивающим голосом. — Я отрежу тебе язык. И яйца. Старинными парикмахерскими ножницами. А потом вырву гланды, селезенку и что там еще… Да, и сердце. Я найду тебя везде. Уже нашла.
Славик хотел возразить, что гланды ему удалили еще в детском садике, но обнаружил, что рта у него, кажется, тоже нет. И как она теперь будет отрезать ему язык старинными ножницами?..
— Понял? — скуластое лицо с огненными провалами глаз приблизилось к нему вплотную, как будто Матильда внезапно стала выше ростом. Кроваво-красные губы растянулись в длинную улыбку, обнажив ряды тесно посаженных заостренных зубов. — Ты понял меня, крум? Я тебя нашла.
Крум, обрадовался Славик, вот что это было за слово, вот что она крикнула ему тогда, в промзоне. Он все никак не мог вспомнить — грум, бром? Теперь можно загуглить, вот только выбраться бы как-нибудь из этой пещеры. Рывок, еще рывок — осторожно, позвонки хрустят, — хоть бы голову для начала освободить…