Магазинчик бесценных вещей

Мой брат начал есть тайком, но я оставалась верна долгу. Если во время таких мероприятий со мной случался обморок, мама прикладывала к моему лбу полотенце, смоченное холодной водой, гладила меня по голове и говорила, что мы делаем это для своего же блага, но мне казалось, что она сама иногда в этом сомневалась. Мне казалось, что она боится – чего-то очень серьезного и таинственного, но я не могла отгадать чего. Будто бы угроза, к которой готовился отец, уже нависла над нами. Катастрофа уже произошла, но я ее не заметила.

10

Синьора Далия запрокидывает голову, и я поливаю теплой водой ее редкие волосы. Хна взялась хорошо. Мне всегда приятно дотрагиваться до ее кожи, такой нежной, что кажется, будто я мою голову новорожденной. Надеюсь, я ее не царапаю своими мозолями – стараюсь быть аккуратнее.

– Синьора Далия, а вы помните «Новый мир»?

– А ты-то помнишь, душа моя, что я из дому носу не кажу?

Так я и поверила ее лукавому тону. Вижу, как в ее глазах промелькнула искорка, нечего и пытаться ее прятать.

– Да ладно вам, я знаю, что вы и так в курсе всех новостей. У вас по всему району глаза и уши. От вас ничего не утаишь: куда не дойдут ноги, туда дотянутся ваши антенны.

Мне кажется, ей очень нравится не соответствовать чужим ожиданиям.

На вид она просто старушка с парой невинных причуд. Подумаешь, красит волосы в ярко-рыжий и одевается, будто все время ходит пить чай с подругами. Если не считать подработки шитьем, после смерти мужа она живет на пенсию по потере кормильца. Ей нравится предлагать соседям выпить у нее на кухне по рюмочке. Ликеров у нее больше, чем в баре: консьержкам всегда что-нибудь приносят. «Chi è che dis ch’el vin el fa mal…»[16] – напевает она, угощая гостей. А потом они начинают выкладывать ей всю свою жизнь, и она слушает их, будто в кинотеатре.

О себе она не рассказывает ничего. Никто не знает, что синьора Далия последние двадцать лет занимается живописью.

В первый раз она со мной заговорила через пару дней после того, как я сюда переехала. Она приоткрыла свою входную дверь, ведущую во двор, и показала мне жестом среднего и указательного пальцев, чтобы я поднялась по лестнице.

– Нынче никто пешком не ходит.

Видимо, она заметила, как я поднимаюсь по лестнице к себе на четвертый этаж.

– Пусть на лифте ездят те, кому тяжело ходить, – объяснила я.

– Ну наконец-то отличница. А энти по четвергам в школу ходили, – ответила она, показывая рукой на остальные квартиры.

Я невольно улыбнулась. Мама нам рассказывала, что во времена фашизма школы по четвергам были закрыты, так что я поняла ее шутку.

На часах было десять утра, но Далия все равно предложила мне выпить рюмочку ликера («Chi è che dis ch’el vin el fa mal…»). Сказала, за упокой души бабушкиной.

А потом пообещала, что будет обо мне заботиться.

– Спасибо, но я и сама справляюсь, – ответила я, уверенная, что говорю правду. – Может быть, это мне вам чем-нибудь помочь?

Она с удовольствием согласилась. Ей нужен был человек, который помогал бы ей со всякими разными мелочами и не задавал лишних вопросов. Я была идеальной кандидаткой, заявила она мне. Я приняла это за комплимент.

– Когда я тебя увидела, – добавила она, – то сразу узнала.

В тот момент я не поняла, что она имела в виду: что я похожа на бабушку или что-то другое, – но спросить не осмелилась.

Я закрываю кран и наматываю ей на голову розовое полотенце с вышитыми цветочками, выцветшее и потертое.

– Сегодня в «Новом мире» поднялась дверь, – говорю я. – Его продают.

Мой голос еле слышно дрогнул – она это заметила и повернулась ко мне. Чтобы успокоиться, я делаю глубокий вдох. Мне будет полезна любая информация.

– Дороти давно уже умерла… – бормочет она.

– Всегда вы все знаете…

Синьора Далия загадочно прищуривает глаза.

– Со стариками такое бывает.

– Вы хорошо ее знали, Дороти?

– А Маргарет здесь?

– По всей видимости, она не вышла на связь или отказалась от наследства.

– Да что ты говоришь, душа моя!

Я помогаю ей встать и веду ее по узкому коридору, придерживая полотенце у нее на голове. Стеклянная дверь в спальне выходит на задний двор нашего дома. Стены комнаты сплошь завешаны ее картинами – сельскими и городскими пейзажами, на которых всегда присутствует таинственная мужская фигура. На некоторых полотнах изображена только одна деталь: запястье с золотым браслетом, кончик носа над усами, рука, ласкающая скрипку.

Интуиция мне подсказывает, что это своего рода дневник, только непонятно, чья жизнь в нем записана, ведь Далия почти не выходит из квартиры, а если выходит, то уж точно не для того, чтобы бродить по миру. Всякий раз, когда я вижу эти картины, они меня завораживают – такая жизненная энергия от них исходит. У меня множество вопросов, но я не хочу их задавать. Каждый человек хранит хотя бы один секрет, и раскрыть его значило бы его предать.

Сев с Далией на кровать, я подсушиваю ее волосы полотенцем.

– Ну чего, рассказывай, душа моя.