Магазинчик бесценных вещей

Странно, но она не появляется на пороге в ту же секунду. Я стучу еще раз. Настукиваю простенький мотивчик. Тишина. Стучу снова. И снова, и снова. В голове начинают мелькать пугающие мысли.

– Синьора Далия?

Сердце вырывается из груди, руки трясутся.

– Синьора Далия?

Но именно в тот момент, когда я формулирую первое условное предложение, дверь наконец приоткрывается и из щелочки показывается один ее глаз и нос.

– Гея, ты, что ли?

– Да, синьора Далия, а что такое?

Я с облегчением выдыхаю.

– Я тебя помню более понурой.

– Просто у меня хорошие новости.

Я терпеливо жду, пока она откроет мне дверь, но, похоже, она не спешит.

– Можно войти? – спрашиваю я тогда.

Секундное колебание.

– Там кто-нибудь есть?

Я смотрю направо, потом налево – во дворе ни души.

– Никого.

Синьора Далия открывает дверь чуть пошире, чтобы было место и для второго глаза, высовывается наружу и проверяет лично. Убедившись наконец, что никого рядом нет, она дергает меня за футболку, затягивает внутрь и спешно захлопывает дверь. Беспокойство постепенно сходит с ее лица.

– Никто не должен знать.

– Что, синьора Далия?

Спросив это, я тут же замечаю на ней заляпанный краской фартук; на щеке, прямо под очками, красуется кобальтово-синяя закорючка; вид у нее оживленный. Она жестом зовет меня за собой в коридор. Вся мебель отодвинута от стен. Пол накрыт полиэтиленом. В воздухе стоит довольно резкий запах краски. Индийский желтый, темно-красная киноварь, сине-сиреневый, изумрудно-зеленый.

– Могли бы и попросить меня помочь!

– Ох, тебе было не до этого, душа моя. Без картин в квартире стало так пусто. Так грустно. Так одиноко. Ну и надо же было что-то сделать со всеми оставшимися красками.

Я с улыбкой замечаю, что кухня осталась такой, как прежде, – для соседей, для любопытных, для всех, у кого нет пропуска в ее вселенную. Я горжусь тем, что я одна из немногих, кто удостоился входного билета.

Мы отмечаем мои хорошие новости двумя рюмочками ликера.

– Значится, придется иной раз к вам наведываться, – заключает она после первого глотка. – Но и ты не забывай приходить меня красить.

Я разрываюсь между желанием побыстрее отправиться в магазин и желанием оттягивать этот момент как можно дольше, чтобы продлить предвкушение. В «Ничто» я врываюсь практически бегом.

За одним из столиков в расслабленной позе сидит Анджелина. Подойдя поближе, я замечаю у нее в руках Horse & Hound[50], один из старейших английских журналов. На обложке фотография королевы Елизаветы верхом на лошади, с платочком на голове и с ослепительной улыбкой.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спрашиваю я, подходя к ней со спины.

– Картинки, солнышко, значат больше тысячи слов, – отвечает она, улыбаясь почти как королева. – По пути домой я заметила его из окна автобуса в одном газетном киоске и не смогла устоять.

Я бросаю взгляд на барную стойку и замечаю за ней ее мужа. Он только что вытер рот рукавом, но, похоже, занимается делом.

Вставая, Анджелина протягивает мне журнал.

– Держи, по нему не так скучно учить английский. А меня долг зовет. И так уже отдыхаю столько, сколько и надеяться не могла. Соизволили вот выделить мне перерыв.

– Вижу, даже вмешательство профсоюза не понадобилось.

– Хватило моего сына! А, кстати. Он просил передать тебе это.

Она достает из кармана фартука коробочку пыльно-синего цвета и записку и вручает их мне.

Не теряя ни секунды, я открываю коробочку. Внутри лежит бледная черно-белая фотография, на которой я сразу же узнаю себя. Я еду напротив него в автобусе, на лице у меня читаются тревога и неуверенность. С тех пор прошла всего пара дней, но та я, которая тем утром в панике отправилась его искать, действительно кажется мне далеким фотоснимком из старого альбома воспоминаний. «Спасибо, – пишет Эудженио. – Ты спасла мою мечту. Теперь знает и папа. Теперь и он вносит свой вклад».

С несколько печальной улыбкой я вспоминаю о пустой вешалке в своей квартире. Больше никакой тайной формы, никаких пряток, никакого секретного плана по осуществлению его желания быть самим собой. Эудженио дорос до этого очень быстро.

– Я горжусь им, – произношу я вслух. – А как рада была бы его бабушка!

Я провожаю Анджелину к барной стойке.

– Мне только что звонила Беатриче, у нее хорошие новости: похоже, табачник сходит с дистанции, какие-то проблемы с законом, кредиты, задолженности… – Прежде чем продолжить, я делаю паузу и наслаждаюсь изумлением в ее глазах. – Магазин теперь наш.

Анджелина хватается за сердце. В этот момент я думаю: приносить людям хорошие новости – это тоже циркулярная экономика района. До смерти это обожаю.

– Солнышко, – наконец отвечает она, – обещаю тебе, что отныне и вовек я буду заниматься питанием на всех ваших праздниках и банкетах.