Магазинчик бесценных вещей

Я пробиваюсь сквозь рокот центральных улиц. Поток людей стремится мне навстречу, большинство от меня уворачиваются, но некоторые легонько задевают плечом. Я – упавшее дерево, несомое бурным потоком. Неожиданно до меня долетает далекий звук мелодии моего телефона, я чувствую, как он вибрирует у меня в кармане. Велико искушение не брать трубку, не проверять, кто звонит, прямо как несколько дней назад, когда я никому не открывала дверь. Но звонки не утихают, и я вспоминаю о том, что только что себе сказала. Что, если я встречусь с бурей лицом к лицу и устою?

Я достаю телефон из кармана – на экране высвечивается номер, которого нет в моих контактах. Я всей душой надеюсь, что кто-то просто звонит по работе. Мне бы очень хотелось забыться в физическом труде, что-нибудь починить, решить какую-то бытовую проблему, проветриться.

– Ну что, когда открытие?

– А, Ахилл, мы проиграли, – отвечаю я, стараясь говорить не слишком расстроенным голосом.

Ахилл мне звонит?

Мимо меня проходит семья туристов, на всех одинаковые футболки с надписью «Italian lives matter, because who’s gonna make pizza?»[49]

– Я тоже не сдал последний экзамен, спасибо, что спросила.

– Я не знала, что он сегодня.

– Экзамен-то можно пересдать, а такой магазин… Много времени уйдет, чтобы обустроить такой же.

– Как минимум вся жизнь.

– Это стоит того…

– Ахилл… Это невозможно – точка.

– Я думал, для тебя нет ничего невозможного.

Я делаю паузу, чтобы насладиться комплиментом. Внезапно я больше не чувствую ни жары, ни потерянности. Я ищу взглядом других людей и всем подряд улыбаюсь.

– Ты меня переоценивал.

Меня обгоняет пара на велосипеде: на раме, как в старые добрые времена, сидит девушка. Проблеск романтики, дожившей до наших дней. Я вспоминаю об Энцо, везущем на багажнике рис, молоко и свою Далию.

– Ты далеко от дома? – спрашивает Ахилл.

– Я за границей. Если точнее, то на площади Ла Скала.

– Ты рановато.

– В смысле?

Я слышу, как он колеблется.

– В смысле, что ты… там, где должна будешь быть через… пять дней, – наконец произносит он.

– Я переместилась в будущее?

– Можно сказать и так. – Я вижу, как он улыбается. – Я взял два билета на «Волшебника страны Оз». Балет.

– А, – еле слышно выдыхаю я в трубку. Тот скромный дар речи, что у меня имелся, как ветром сдуло.

Я останавливаюсь посреди площади, рядом с клумбой, сажусь на бордюр, вытягиваю ноги.

– Значит, я почти вовремя. Останусь здесь и подожду, – шепчу я. Слеза щекочет мне щеку. Надеюсь, по телефону понятно только то, что я улыбаюсь.

– Может, это не такая уж плохая идея. Как сказал один человек, время, по сути, существует только для того, чтобы все не случалось одновременно.

– Это был ты?

– Это был Эйнштейн. Но спасибо за комплимент.

Я снова улыбаюсь, и, кажется, Ахилл улыбается тоже. Мы с ним еще ни разу не говорили по телефону, осознаю я. Честно говоря, я раньше ни с кем так не болтала по телефону. Это почти так же занимательно, как повесить картину. «Я очень надеюсь, что этот гвоздь выдержит», – думаю я и скрещиваю средний и указательный пальцы – так, чтобы никто не увидел.

48

За моей спиной мерцает голубой свет телевизора. Трофео наблюдает за битвой крокодила и бегемота: сжатые кулаки, сопричастный вид, выключенный звук.

Трофео уже несколько раз бросал на меня беспокойно-вопрошающий взгляд, но я так и не решилась рассказать ему, чем закончился аукцион. Нарезая цветную капусту, я не раз набирала в легкие воздух и открывала рот, но не сумела выдавить из себя ни слова. В сущности, мне кажется, он все понял и так – кто, как не он, разбирается в молчании. Теперь и я понимаю, каково это, когда кончаются слова: ты будто смотришь телевизор с выключенным звуком, лишаешься одного из измерений.

Чего я меньше всего сейчас хочу, так это его разочаровать. Я думаю, что он этого не вынесет – и я тоже. Если ко мне слова еще могут вернуться – у меня, по крайней мере, еще теплится надежда на это, – то к нему они не вернутся никогда, и мы оба это знаем. Вот почему его «молодец» имело для меня такое значение. Я тысячу раз прокручивала его заново в своей голове. Представляла то удовлетворение, ту гордость, то воодушевление, которые в тот момент испытал он, должно быть, благодаря нашей дружбе – будто он собирался выкупить этот магазин вместе с нами, будто он все это время болел за меня, хоть я этого и не замечала. Молодец. Если бы мне предложили оставить себе от всей этой истории только одно воспоминание, чувство или эмоцию, я бы не задумываясь выбрала его «молодец».

Я выкладываю в новую миску Пеле остатки пасты с песто, когда у меня вдруг звонит телефон. Я быстро вытираю руки тряпочкой, найденной на кухонной столешнице, и смотрю, кто звонит. Беатриче. Прошло уже два дня, а мы до сих пор не разговаривали. Я все думала, взвешивала, прикидывала, передумывала… Мне бы и хотелось с ней это обсудить, но я чувствовала, что с Беатриче я тоже растеряла бы все слова.