– Это ж для тебя, дедуля. Для тебя. Разве ребенок, у которого есть целый пакет сладостей, придет в бакалею за покупками? У тебя же целую неделю не было бы клиентов. Разве лучше было бы, чтобы все продукты тут испортились? Ты этого хочешь? – Уф как я разозлилась.
Дедуля удивился:
– Ты поэтому у ребят их угощения отобрала?
Хах, вот он и понял мои настоящие намерения.
– Да-а, поэтому забрала у них. Ты понял сейчас? Это ради нас.
Тут у дедули из ноздрей повалил дым. Натурально.
– Внучка, ты что! Это же грех. Стыдно так делать. Внучка, что ж ты за человек? – начал кричать дедуля.
Тут я не выдержала. И разревелась.
«Да что же плохого в том, чтобы отправить помощь африканским детям, а-а? Это что ты за хаджи[9]
такой получаешься? Ты же вообще не разбираешься ни в савабе[10], ни в грехах. Значит, деревенским детям можно Кандиль праздновать, а африканские пусть с голоду помирают?.. Ничего себе, конечно!» – гневно говорила я.Сказав свое последнее слово, я выбежала из бакалеи. И, выбегая, схватила с полки свою тетрадь.
Я сильно нервничала и поэтому на ломаном турецком написала в свою тетрадь под названием
Когда ты ешь за столом, они тебе рассказывают про голодных детей Африки, про то, что они не могут найти еду. А когда ты предлагаешь отправить им еды, эти взрослые тут же отступают: дочка, ты почему такая? Вообще-то, это вы почему такие, а? Прошу воды. Мне говорят: «Ты взрослая уже. Возьми сама». А когда я говорю, что хочу жить сама, одна, они мне заявляют: «Мала еще. Рано тебе!» Как они все меня бесят. Бесячие взрослые!
Целую неделю я не ходила в бакалею. Дедуля передал через маму, чтобы я не приходила. Сказал маме: «Займитесь ее воспитанием!» Мама очень рассердилась, целый час причитала, тоже назвала меня невоспитанной. Мне стало очень обидно. Тогда я громко прокричала:
– Ну и занималась бы моим воспитанием тогда! Разве ты мне не мама? Меня что, соседи воспитывать должны?
Мама бросила в меня
Когда я выбегала из дома, успела еще прокричать маме: «Да что вообще за бакалейщик твой папа?» Ну вот. С мамой тоже рассорилась.
Я отправилась к другому своему дедуле. У которого была кофейня.
Я спросила у него:
–
Я стала совсем как дядя Осман. Я могла находиться где угодно, лишь бы не дома, лишь бы не видеть маму.
– А ты знаешь? Он тебе говорил, что сделал с той помощью, которую я собрала для африканских детей?
– Нет, не знаю, – сказал дедуля.
– Ну иди и спроси. Что ты за дедуля такой, что ничего тебе не интересно? Какой ты беззаботный… Застряла я тут, в этой кофейне. Ты что, совсем меня не любишь? У меня уже живот распух от оралета!
Этот дедуля не мог устоять передо мной. Он согласился и пошел в бакалею за кусковым сахаром. А когда вернулся, рассказал:
– Все разрешилось. Он отдал коробку в мечеть имаму, а тот раздал все детям, которые ходят в мечеть.
Вы только посмотрите на него, он раздал всю помощь в мечети!
Меня ужасно раздражал имам, но это другой вопрос. Сейчас об этом не время.
– Он злится на меня? – спросила я.
– Нет. Он соскучился по тебе. Говорит, что один не справляется. Говорит, пусть приходит и поможет.
Но он говорил неправду.
– А ты что будешь делать? Без меня справишься? – спросила я.
В конце концов, я целую неделю посуду мою. Дедуля уже привык, наверное, ко мне.
– Справлюсь. Иди же!
Конечно, пусть сам разбирается. Разве он меня спрашивал, когда кофейню открывал? Разве просил меня о чем-нибудь?
Я рванула в магазинчик.
Дедуля сидел в кресле и читал газету.
Я взяла горсть каленого гороха и села на сахарный сундук. Дедуля, не опуская газеты, сказал: «Дай мне тоже немного гороха».