Магда Нахман. Художник в изгнании

Тем временем Ачария пытался освободиться от налога на иностранцев, ссылаясь на то, что он долгое время проживал в Германии. Он действительно периодически проживал в Германии до и во время войны. Самый надежный отчет о передвижениях Ачарии на протяжении всей его карьеры в Индии и за ее пределами до начала 1930-х годов дан в подробном досье, составленном для Министерства по делам Индии Управлением военной разведки в Лондоне на основе сообщений их собственных агентов в Берлине и донесений из Индии. Англичане вели пристальное наблюдение за индийскими националистами за границей. Их записи показывают, что Ачария впервые прибыл в Берлин в ноябре 1910-го. Год спустя он был в Мюнхене, а вскоре после этого уехал в Константинополь, Египет и Соединенные Штаты, откуда в 1914-м, в самом начале войны, вернулся в Германию. В апреле 1915 года он прошел военную подготовку под руководством инструкторов кайзеровской армии, а затем, как член Берлинского комитета независимости Индии, под вымышленным именем Мухаммед Акбар (или Али Хайдар) сопровождал немецкую миссию в поездке на Суэцкий канал. Его задачей была агитация среди индийских солдат и военнопленных с целью создания Индийского национального добровольческого корпуса. В марте 1916 года Ачария вернулся в Константинополь, а в 1917-м отправился оттуда в Стокгольм с краткой остановкой в Германии. Его претензии на статус постоянного жителя Германии имели довольно зыбкое обоснование[393].

Тем не менее Ачария обратился за поддержкой к немецкому дипломату Курту Максу Прюферу (1881–1959), с которым, очевидно, работал в Египте и Константинополе во время войны. Ачарию и Курта Прюфера объединяла ненависть к англичанам[394].

Результатом обращения Ачарии стало то, что в июне 1923 года Прюфер написал письмо в налоговые органы, в котором утверждал (ложно, сознательно или нет), что Ачария долгое время проживал в Германии, сначала в 1910-1911-м, а затем с 1914 по 1919-й. Он писал, что Ачария покинул Германию в 1919 году с намерением скоро вернуться, но из-за непредвиденных обстоятельств ему удалось сделать это только в ноябре 1922-го. Неизвестно, чем закончилась переписка Прюфера с налоговыми органами в защиту Ачарии и его жены, но примечательно, что в это время он готов был помогать своему индийскому единомышленнику[395]. Как бы то ни было, Ачарии и Магде каким-то образом удалось выжить в Берлине, что было непросто. Как пишет главный биограф Набокова:

История изгнанничества не знает другого такого примера, как русский Берлин, вспыхнувший сверхновой звездой на культурном небосклоне мира. Несколько сотен тысяч эмигрантов, совсем недавно обосновавшихся в Берлине, и без того не испытывавшем недостатка в книгах и периодических изданиях, смогли выпустить за три года больше печатной продукции, чем иные страны выпускают за десятилетие. <…> Русская интеллигенция – художники, писатели, ученые – превратили эмиграцию в массовый исход, какого история еще не знала[396].

Чтобы выжить в этой шумной русской толпе, во многом полагавшейся на милость обедневшей, побежденной Германии, которая сама нуждалась в ресурсах для восстановления и выплаты военных репараций, нужно было иметь острые локти. Берлинская экономика не могла поддерживать всех писателей, художников и актеров, которые наводнили город. Переиначивая слова Николая Гумилева о русской литературе, один американский исследователь того времени пишет о ситуации в Берлине: «Войти в литературу – это как протиснуться в переполненный трамвай… А заняв место, вы в свою очередь норовите спихнуть вновь прицепившегося. <…> Скопления изгнанников не отличаются, как правило, духовной щедростью»[397].

Трудно представить себе тихую и деликатную Магду в суете эмигрантского Берлина. По словам Лазаря Флейшмана, знатока русской эмиграции, «Магда точно не входила в русскую художественную среду; если и появлялась, то эпизодически»[398].