Магда Нахман. Художник в изгнании

Юлия пыталась помочь и в то же время ругала Магду за ее частые просьбы о предметах, которые исчезли из жизни. В письме, озаглавленном «Мемуары злополучного исполнителя поручений, том 1-й», она сообщала:

Милая Магдочка, мне только что принесли твое письмо и сто Рублёв на краски, бумагу и прочие несуществующие в природе вещи. Завтра побегу на поиски, хотя сильно сомневаюсь, чтобы резинки, например, давали без каких-либо карточек или разрешений. Что до «какой-нибудь простенькой бумаги» – то сразу видно, что просительница – глухая провинциалка…Насчет бумаги ума не приложу, нужны всякие документы…[234]

Одним из первых указов большевистского правительства, изданным через два дня после захвата власти, был декрет «О печати» (27 октября (9 ноября) 1917 года). Декрет сопровождался исчезновением бумаги из свободного обращения. Это была первая успешная мера советской цензуры, объявившей вне закона «буржуазную прессу» и направленная на подавление всех оппозиционных взглядов. Как писал В. Ф. Ходасевич:

Национализировав типографии и взяв на учет бумажные запасы, советское правительство присвоило себе право распоряжаться всеми типографическими средствами. Для издания книги, журнала, газеты отныне требовалось получить особый «наряд» на типографию и бумагу. Без наряда ни одна типография не могла приступить к набору, ни одна фабрика, ни один склад не могли выдать бумагу. <…> Ввести прямую цензуру большевики еще не решались – они ввели ее только в конце 1921 года. Но, прикрываясь бумажным и топливным голодом, они тотчас получили возможность прекратить выдачу нарядов неугодным изданиям, чтобы таким образом мотивировать их закрытие не цензурными, а экономическими причинами. Все антибольшевицкие газеты, а затем и журналы, а затем и просто частные издательства были постепенно уничтожены[235].

Не имея ни холста, ни бумаги, Магда сообщала Юлии:

А как хочется иногда писать – до умоисступления. За блага земные – коровье стойло и печенье хлеба – делаю портретные рисунки семьи театральной портнихи на обратной стороне каких-то похвальных листов министерства земледелия[236].

(Очевидно, это и были те портреты, которые помнила Н. Д. Галактионова, мать которой была театральной портнихой: они сгорели вместе с ее домом во время войны.)

Несмотря на все трудности, Магда и Лиля были полны энтузиазма. В одном из своих первых писем к Юлии из Усть-Долысс Магда перечисляет пьесы, которые они выбрали для постановок:

Сейчас готовим к Рождеству, шьются по моим рисункам костюмы для детского вечера (басни Крылова, козлик и др.), выходит хорошо. Затем пойдет «Первый винокур» Л. Толстого, «Скряга Скрудж» Диккенса и «Ночное» Стаховича. К первому я должна написать декорации, причем света еще нет! А когда будет электричество еще не известно, т. к. рабочих мало[237].