Магдалина

– Нечего за меня волноваться, – сказал Валерий, склоняясь над Марьяной и целуя ее в смуглый как у цыганки лоб. Смуглота досталась ей от греческих предков по отцовской линии вместе с фамилией Мавроиди, которую она так и не захотела сменить, несмотря на все уговоры покойного Стаса. Свекровь, приходя в сознание, порой смотрела на стоящую перед ней Марьяну так, словно упрекала ее в том, что, отказавшись сменить фамилию, она каким-то образом повлияла на трагическую исход короткой Стасовой жизни. Это была, конечно, полная дичь, потому что Стас погиб в горящем “люксе” на девятом этаже большой гостиницы вместе с двумя товарищами, и теперь их фамилии золотились на мраморных прожилках мемориальной доски, привинченной к красной кирпичной стене пожарной части. Об этих немых упреках рассказала мне жена, не один раз перехватывавшая эти жуткие, полные ненависти, взгляды умирающей старухи. Я, разумеется, передал все Валерию, на что тот, закусив губу, пробормотал, что человек, обеими ногами стоящий в могиле, редко испытывает чувство сусального умиления и всепрощающей любви по отношению к остающимся в живых. Я напомнил ему, что свекровь – человек верующий, что при переезде одних икон, как в окладах, так и без оных, набрался целый багажник такси, но на это мой аргумент Валерий только усмехнулся и сказал, что если бы Марьяна тогда взяла двойную фамилию – Гусарова-Мавроиди – то сейчас к ней пришлось бы, по геральдической логике, добавлять третью: Паламарчук-Гусарова-Мавроиди, – образовав нечто среднее между испанским титулом и списком членов Политбюро.

– Нечего за меня волноваться, – повторил он, тылом ладони поглаживая Марьяну по щеке, – мы с Андрюшей, ничего с нами не случится…

– Но Андрюша-то не за рулем, – сказала она, глядя на меня, стойко подпиравшего плечом косяк кухонной двери, – а ты?..

– Оставь, малыш, – сказал Валерий, – это все такие мелочи…

Потом он вышел в прихожую, сел за низкий плетеный столик в углу под зеркалом, положил перед собой раскрытый блокнот, перемотал кассету автоответчика и, включив его, стал прослушивать запись. Тут из-за двери дальней комнаты послышался протяжный стон. Валерий выключил запись, привстал, но моя жена успокоила его, крикнув из кухни, что сама сделает все, что надо. Я сидел на шаткой табуретке между кухней и прихожей и видел, как она включила газ под стерилизатором, а когда из-под его блестящей крышки заструился пар, сняла ее кухонным полотенцем и пинцетом достала из кипятка пятикубовый шприц. Я смотрел, как она доставала из коробки ампулу, как держала ее над газовой горелкой, прежде чем обломить хрупкий кончик, смотрел и чувствовал, как все мелочи этого вечера скрупулезнейшим образом отпечатываются в моей памяти. Я видел, как ее пальцы обнимают запотевший шприц, как, поедая штрихи отметок, ползет вверх по трубке свинцовый квадратик поршня, и как взлетает над кончиком иглы прозрачная рассыпчатая дуга лекарства. Я слышал, как сипло и отрывисто бормочет в углу автоответчик, и, не разбирая слов, чувствовал в его скрипучих механических интонациях что-то угрожающее. Порой Валерий щелчком тумблера прерывал его низкий ропот, прокручивал кассету назад, включал опять и, внимательно прослушав запись, делал какие-то отметки в своем блокноте. Я знал, что в его отсутствие Марьяна не берет трубку, и собеседнику приходится довольствоваться вежливым механическим приветствием сначала на русском:”К сожалению в настоящий момент мы не можем подойти к телефону…”, а потом на английском: ”We are not available…”, – сменявшемся тонким пронзительным зуммером.

Пока Валерий разбирался со своими абонентами, а моя Катерина колола старухе морфий, я помогал Марьяне накрывать на стол. Принес из сушилки и раскидал по клеенке стопку мелких тарелок, сходил в комнату, нашел дверцу буфета в падающем из коридора свете, открыл ее и, стараясь не звенеть хрусталем, заставил овальный медный поднос рюмками и фужерами.

Потом мы сидели вокруг кухонного стола и вели непринужденный, но совершенно сумбурный разговор, беспорядочно перескакивая с предмета на предмет и ни на одном не задерживаясь подолгу. Впрочем, я имел в виду одну цель, но, зная наперед реакцию Катерины, все выискивал момент, когда можно будет перескочить на мой пункт как бы невзначай. Пункт, надо сказать, был весьма существенный, и я уже не один раз исподволь намекал Валерию на то, что от него здесь может зависеть очень и очень многое, если не все. Речь шла о летней экспедиции в долину реки Аксу-Джабаглы, откуда еще с осени до меня довольно регулярно доходили сообщения о встречах с киик-адамом, как называют на Тянь-Шане “снежного человека”.