Магдалина

– Да ну тебя, – отмахнулся Валерий, трогаясь с места, – сам же говоришь, что он – животное: членораздельной речью не владеет, огнем не пользуется, материальной культуры не имеет – зверь, вроде медведя…

– Он пошел по другому пути, – возразил я, – мы достигли вершин социального и технического прогресса, а он – биологического…

– И дай бог ему здо… – начал было Валерка, но в этот миг идущая перед нами “Нива” вдруг резко вильнула влево, впереди раздался страшный удар, и по нашему лобовому стеклу трескучим веером брызнули осколки. Валерий резко крутнул баранку вправо, и наш “оппель”, чиркнув бампером по крылу “Нивы”, перескочил поребрик, вылетел на тротуар и встал, упершись капотом в помятую водосточную трубу. Я скинул ремень, дернул ручку дверцы и хотел уже выскочить из машины, но Валерий упредил это движение, резко сжав ладонью мое плечо.

– Сиди, дурак! – прошипел он сквозь зубы, – мы же пьяные!..

Он чуть приоткрыл свою дверцу и, осторожно включив заднюю передачу, стал пятиться по узкому тротуару. Пока он выполнял этот маневр, я сквозь забрызганное мутной изморосью стекло остолбенело наблюдал то, что происходило впереди, где вылетевшая на встречную полосу “Нива” горбом вздыбила своим “накрученным” бампером лакированный капот новенького трехсотого “мерса”. Из “Нивы”, держа наготове монтировку, неторопливо выбирался могучий бородатый, похожий на старообрядца, дед, а юркая красная “восьмерка”, выскочившая из-за угла прямо перед ним и бросившая “Ниву” в лоб “мерседесу”, с трусливым визгом, подобно нашкодившей кошке, уползала в дождливые потемки переулка. Но далеко уйти ей не удалось: все дверцы “мерса” распахнулись одновременно, тугими комками выбросив из своего черного зазеркалья четырех приземистых, коротко стриженых молодцев. Они даже не глянули в сторону деда с монтировкой, а сразу кинулись в переулок и настигли “восьмерку”, когда ее клиновидный капот уже исчез за углом. Что там было дальше, я не видел, я слышал только рассыпчатый звон стекол, мокрые, шлепающие звуки ударов, слышал короткий, захлебывающийся вопль и видел, как дед, оцепенело наблюдавший всю эту сцену, отступил назад, сел на порожек своей “Нивы” и, обеими ладонями стянув с головы кепку, закрыл ею лицо.

Валерий тем временем скатился с тротуара, круто развернулся и, резко дав по газам, взлетел на мокрый горбатый мостик. Мимо нас мелькнула белая “тройка” c синей полосой и пульсирующей голубой “мигалкой” над крышей, Валерка сбросил газ, “оппель” плавно съехал с мостика и на холостом ходу покатился вдоль гранитного парапета.

– А парень-то, похоже, труп… – пробормотал он, опять включая передачу и большим пальцем вдавливая в панель эбонитовую кнопку прикуривателя.

– ГАИ проехало, может, успеют, остановят… – нерешительно предположил я.

– Да ты, Андрюха, не переживай, – продолжал он, прикурив сигарету от алой спиральки, – до смерти они его не забьют, им же с него теперь получать надо…

– Да-да, я понимаю…

– Конечно, покалечат слегка, но это так, для формы, для разрядки…

Мы свернули на Кировский мост и сквозь лиловые туманные конусы фонарного света неторопливо поползли вверх.

– А ведь я боюсь, – вдруг заговорил Валерий, – не кого-то конкретного, но чего-то вообще, в целом, понимаешь?..

– Нет, не понимаю, – насторожился я.

– Как бы тебе это объяснить… – он докурил сигарету, чуть приспустил стекло, выбросил окурок в щель и умолк, откинувшись на подголовник.

Я молчал, сосредоточенно разглядывая клиновидную перспективу уходящего вдаль проспекта.

Валерий свернул направо и опять заговорил, обращаясь как бы не ко мне, а к некоему невидимому, но постоянно преследующему его собеседнику. У каждого из нас есть такой двойник, чаще всего выступающий под видом старого приятеля, с которым вы не то, чтобы разорвали, но просто разошлись “по жизни”.

– Я ведь хочу только одного, – негромко и неторопливо стал рассуждать он, глядя на ерзающую по стеклу щетку “дворника”, – я хочу, чтобы она была счастлива, и я знаю, что это невозможно, что этого не может быть, потому что этого не может быть никогда…

– Почему ты так решил? – вскинулся я, – внушил себе эту чушь, и долбишь, долбишь…

– Деньги, опять же… – сказал он, – ведь не хотел я лезть в эти дела, оно как-то само собой вышло, а теперь боюсь… Корреспондент сунулся – боюсь, в ресторане этот троглодит, потом эта разборка на дороге – очко-то не железное… А я знаю, как это начинается…

– Что… начинается?

– Мания преследования, – поморщился Валерий.

На это я уже ничего не сказал. Мы молча доехали до Валеркиного дома, загнали машину во двор и поставили ее прямо перед окнами их трехкомнатной квартиры. В одной из комнат шел ремонт: на асфальте у стены стояла старая оконная рама с заляпанными побелкой стеклами, а в щербатый проем на ее месте уже был вставлен тонированный оконный блок. Мы вошли в темную парадную, поднялись по трем неровным ступенькам, Валерий позвякал ключами и, отыскав нужный, с масляным шелестом воткнул его в замочную скважину.