Магическая Прага

В ту осень Швейк появился на “Революционной сцене” Лонгена, роль Швейка исполнял Карел Нолл, который и создал его образ коренастого пузатого народного героя[1346]. В винном погребке в Липнице его автор так и не изменил своих привычек: он по-прежнему выпивал, оплачивал выпивку всем своим друзьям, отмечал ежегодные праздники возлияниями и беседами, ночами напролет рассказывал анекдоты, варил моряцкий грог по собственному рецепту, совал нос на кухню в поисках соусов. На первые деньги, полученные с продажи книги, он купил себе в Липнице чудаковатую полуразрушенную лачугу с четырьмя входами, которая с одной стороны выходила на нищий квартал под названием “Мизери”. Конец скитаний. Разорившийся распухший астматик в этой покрытой накипью бочке, в этой последней собачьей конуре, которую он получил после бесконечной череды скитаний по кабакам, так до самого последнего вдоха и не бросивший пить[1347].

Когда он скончался 3 января 1923 г., никто не воспринял эту новость всерьез: слишком уж часто сообщалось о его кончине[1348]. В Праге старые товарищи-собутыльники решили, что Гашек снова замышляет какую-то выходку. Из столицы на похороны приехали только Кудей, Панушка, брат и сын – они встречались с ним всего несколько раз[1349].

Глава 96

Когда в тот вечер после попытки броситься с моста Гашека поместили в сумасшедший дом, он утверждал, что он – Фердинанд Добрый[1350]. В списке пражских чудаков обязательно значилась лысая и худощавая фигура этого монарха (1793–1875), который 2 декабря 1848 г. отказался от трона в пользу своего племянника Франца Иосифа, а сам отправился в Пражский Град. Фердинанд V, которого прозвали “Добрым (Dobrotivý)”, был последним австрийским императором, надевшим корону чешского короля (1836)[1351].

На фотографиях в моем альбоме он изображен уже сухопарым стариком с кукольными ручками. Седая борода обрамляет его невыразительное лицо. Невзрачный, он провалился в кресло, выставив напоказ из-за спинки свою огромную лысую башку. Целыми днями он играл в бильярд с мажордомом и выращивал прекрасные цветы, которые получали первые места на цветочных выставках. Будучи страстным поклонником музыки, он сам в юности играл венские песни и танцы. Бедржих Сметана, пусть и неохотно, дважды в неделю отправлялся в Пражский Град, чтобы исполнять для него вальсы и триумфальные марши[1352].

Он ходил в штатском, за исключением дней рождения, когда доставал из нафталина старый генеральский мундир и наблюдал из окна за парадом пражского гарнизона. В городе на Влтаве он чувствовал себя лучше, чем в Вене: климат Праги, как он утверждал, вылечил его от эпилепсии. Если жестокая венская знать презирала его, то в Чехии его с любопытством воспринимали как ценную реликвию.

Какая бы ни была обстановка, он всегда выезжал вместе с придворными и с врачом в карете, запряженной двумя белыми липицианскими лошадьми. Хотя карета и была украшена пластинами из золота, а на дверцах были изображены гербы, она ни в какое сравнение не шла с изумительным экипажем Фридриха Вильгельма I Гессен-Кассельского (1802–1875). Бывший курфюрст, который объединился с Австрией в войне 1866 г., жил в Праге со всеми королевскими почестями в замке Виндишгрец. Три пары буланых лошадей везли его шумную карету, раскачивающуюся из стороны в сторону на огромных колесах с золочеными спицами. На одной лошади из первой пары восседал в костюме жокея стремянный и размахивал белым хлыстом[1353].

Карета Фердинанда спускалась из Пражского Града по улице Остроугова (Нерудова) и, проезжая через Карлов мост, сворачивала на набережную. Прохожие останавливались, с почтением снимая шляпы. И Фердинанд, вжавшись в угол, со свисающей нижней губой и свисающими ножищами, приветствовал их в ответ, то и дело приподнимая цилиндр, который покачивался на его огромной голове. Если была хорошая погода, он даже мог выйти из экипажа и не спеша прогуливался по Фердинандовой улице, улице На Пршикопе до Пороховой башни. А карета с мажордомом в треуголке, ливрее и с пледом, перекинутым через плечо, ехала за ним следом.

Цилиндр ни минуты не находился в покое. Фердинанд снимал его, как автомат. Это походило на цирковую игру. Но пражане не забывали, что на эту гидроцефальную голову была в последний раз надета корона святого Вацлава. В целом, чтобы чехи стали симпатизировать ему, достаточно было, чтобы Вена перестала с ним считаться. И поэтому, даже если Фердинанд и выглядел как олух, прохаживаясь вот так, в воображении пражан он выступал полной противоположностью Прохазке (“старику Прогулкину”), то есть Францу Иосифу[1354], который разъезжал по улицам Вены, даже если его пенсионерская поездка в одиночестве не отличалась роскошью императорских.