Магические изыскания Альмагии Эшлинг

Тут бы Альме проявить участие, присоединиться к испуганной госпоже Грюнсамлехт в попытках успокоить господина Грюнсамлехта, предложить лавандовую воду, сочувственно осведомиться, какие же бессердечные люди способны желать зла столь достойному человеку. Но то, что происходило внутри дилижанса, волновало её гораздо меньше, чем то, что происходило снаружи.

Впрочем, помилуйте, происходило ли? Не грезила ли она наяву, утомлённая несмолкающим господином Грюнсамлехтом и готовая искать спасения от него где угодно – пусть даже в чём-то устрашающем? Не от жары ли слегка двоилось в глазах и колкая боль впивалась в виски? Если бы только Альма могла спокойно всмотреться, вслушаться в душу леса…

– Надо сообщить кондуктору! – взвизгнула госпожа Грюнсамлехт.

– Да будет вам, вовсе это ни к чему, – проворчал господин Грюнсамлехт, взяв-таки себя руки. – Госпожа Эшлинг не говорила ни о каких разбойниках. Что вы там увидели? – вопрос адресовался уже Альме.

– Мне показалось, что на нас движется гигантский лось, – ответила она, опустив глаза.

– Ха! Лось! – господин Грюнсамлехт, окончательно переставший обмирать от страха, презрительно фыркнул. – В этих-то чахлых лесочках! Вот на севере ещё может быть…

– Дорогой, не желаете ли взять мой платок? – раболепно засуетилась его супруга.

Господин Грюнсамлехт лишь презрительно отмахнулся от неё и сменил тему, вернувшись обратно и во времени, и в пространстве – опять к «Тёмным Тисам» и их благосостоянию.

Альма отвечала ему рассеянно и не поднимая глаз.

Глава XI, в которой ночью творятся странные дела

В дилижансе ни спрятаться, ни скрыться от попутчиков, и если уж с ними не повезло – пиши пропало.

Нет, разумеется, оставалась кой-какая лазейка – из купе можно было сбежать на империал, как и поступил накануне молодой офицер, отговорившись желанием покурить. Однако это был способ лишь для мужчин. Для женщин путь на империал был закрыт – ведь при поднятии по узкой лесенке они рисковали ненароком открыть чужому взгляду больше, чем допустимо.

Впору было пожалеть о невозможности сменить платье на бриджи.

Тем более что на империале, судя по приподнятому настроению спускавшихся оттуда господ, было весьма приятно, невзирая на малочисленность тамошнего общества – а может, и благодаря ей. Помимо офицера там по-прежнему ехал лишь один пассажир – присоединившийся к ним в последний момент перед отправкой молодой мужчина неопределённого рода занятий; одежда на нём была некогда добротная, но теперь заметно не новая; никаких аксессуаров при нём, казалось, не было вовсе. Однако офицер держался с ним приветливо и на равных, как с закадычным приятелем. Правда, не известно, о ком из них двоих это говорило больше.

Альма не была представлена ни одному из двух пассажиров империала, потому не могла сказать точнее – да и в любом случае не стала бы выведывать подробности, считая подобное любопытство выходящим за рамки приличий. Она, слава Великому Неведомому, не господин Грюнсамлехт!

…Который, похоже, наконец отстал от неё с расспросами, как насосавшийся крови овод: к постоялому двору они подъезжали в благостной тишине, несносный попутчик задремал, то ли утомившись долгой дорогой, то ли узнав всё, что хотел.

Сегодня они прибыли к месту ночлега раньше, чем накануне: вечерело, однако до наступления темноты ещё оставалось время. Потому заселившись вместе с Джулс в нумер и убедившись, что всё в порядке, Альма оставила камеристку разбирать вещи, а сама решила предпринять небольшую прогулку – надо же было чем-то перекрыть неприятное послевкусие от пребывания в непосредственной близости от господина Грюнсамлехта.

И от неведомой тени.

Как опытная путешественница, проведшая в дороге вот уже целых три дня, Альма пришла к выводу, что нынешний постоялый двор мало чем отличается от предыдущих: узкие скрипучие коридоры с низкими потолками, ещё более скрипучая лестница, прокуренная обеденная зала, пока освещаемая солнцем, но имеющая наготове сальные свечи в грубых подсвечниках. Несколько человек собрались промочить горло, а заодно перекинуться в карты; другая группа, похожая на торговцев, оживлённо что-то обсуждала, тоже не забывая о выпивке; в самом дальнем и тёмном углу некто сидел за столом – или, вернее, почти лежал на нём, уронив лохматую голову на сложенные руки. Однако к запаху табака и спиртного уже начинал примешиваться аромат приготовляемого ужина. Словом, постоялый двор как постоялый двор – едва ли хуже и уж точно не лучше прочих.

Вот только расположен он был у самого леса.

Приметой близости лесной чащи стала ежевика, которая росла тут чуть ли не везде: высокие колючие заросли вдоль каменной стены, кусты поменьше близ дороги. Самый маленький куст доходил Альме до колен; самый большой поднимался выше её головы.

О другую примету Альма едва не споткнулась – ну надо же, гриб, и прямо во дворе! Разве что притаившийся под упавшим листом, цветом почти сливаясь с ним. Лист не просто лежал на грибе плашмя, а изогнулся и лихо сдвинулся набок – как шляпка. Поверх шляпки.