Магические штучки. Неоконченная повесть

И тут я его вспоминаю: это же замначальника пятого отделения, к которому относится Арбат, я даже фамилию его помню — Скуратов. Как-то раз при редакции журнала «Юность» был так называемый «круглый стол по проблеме Арбата», где собрались чины от властей, кое-кто из лабухов, с десяток неформалов и какие-то политически озабоченные личности. Я тогда ещё храбро бросал Скуратову в лицо гневные слова: «Неужели у милиции нет другого дела, кроме как певцов гонять?» Вот это память у человека!

Ещё один сержант, из тех что встречали у дверей, приносит мне родную деревяшку в чехле, и уже готовый слинять, я всё же осмеливаюсь спросить:

— А что случилось? Где Володя?

Скуратов невесело усмехается и кивает на пакет у ног сержанта:

— Частью вот тут, и в комнате ещё осталось. Посмотреть хочешь?

Наверное, у меня отвисает челюсть, потому дальше он говорит даже с каким-то сочувствием:

— Владимира Березина вчера вечером убили, с особой жестокостью и цинизмом. Так что, если сможешь чем-нибудь помочь, звони, спросишь меня.

— Хорошо. До свидания,— говорю я дурацким деревянным голосом и такой же деревянной походкой ухожу из квартиры. Когда я сюда шёл, то думал съездить на семнадцатый этаж и посмотреть, что там сотворилось на площадке. Но теперь об этой идее я вспоминаю, лишь выходя из подъезда, и желания вернуться отнюдь не испытываю.

Пятница

Как выяснилось вчера, у нас теперь есть ещё один праздник. То ли День независимости, то ли День Конституции, то ли ещё какой-то День, словом, дополнительный летний выходной[10]. Спасибо мужикам в отделе, подсказали, а то так бы с утра на работу и поехал. А теперь получается, что для другой работы возможность есть, гораздо более весёлой, да и доходной тоже.

Погода — лучше некуда, и к трём часам на Арбате уже не протолкнуться, а певцы-барды звенят струнами на каждом углу по двое. И всем публика находится.

Я тоже без зрителей не остаюсь, но когда рядом встают незнакомые парень с гитарой и дама с флейтой, народ постепенно переходит к ним, и приходится выступление свёртывать. А может и не в конкурентах дело, а попросту Арбат с его толпою нет-нет, да и вызовет ассоциации с тем воскресеньем, а потом и вторником. Синий пакет и всё такое… Какая уж тут работа с публикой, когда она, почтеннейшая, видит, как мне не по себе. Денег набралось еле-еле пятёрка, и в расстроенных чувствах я иду проедать их в кафешку по кличке «Бисквит», не очень-то обращая внимание на происходящее вокруг. Даже на девушек не оборачиваюсь, вот до чего дошло, хотя вон на ту стоило бы и обернуться… Блин, да это ж Светлана, чей телефон записан у меня в книжке на букву «Т» под кодовым обозначением «Света-Тролль». И по которому так никто и не ответил ни в понедельник, ни в среду! Ладно, можно побеседовать без применения технических средств.

— Света, привет!

— Привет…— она насторожённо глядит на меня, видимо вспоминая.

— В прошлые выходные познакомились, помнишь?

«Да помнит она всё, по глазам же вижу, что помнит. Не знает, что сказать? Ну так я помогу».

— Слушай, я тебя кой о чём поспрошать хочу. Давай-ка во дворик отойдём, там вроде как потише.

Она, не говоря ни слова, идёт рядом со мной к подворотне, и мы за две секунды как будто переносимся в другой мир: из жаркой, потной толпы, льющейся кисельным потоком по брусчатке Арбата уходим в маленький и тихий двор-колодец, который надёжно оберегают от солнца толстые раскидистые липы, растущие здесь со времён царя Гороха. Всей живности тут — две кошки, возлежащие на единственном солнечном пятне, да одинокий мужичок, допивающий на лавочке бутылку пива. И мы вот теперь.

Светлана на шаг опережает меня и резко поворачивается. Я хочу приступить к допросу, но она начинает первой, и начинает весьма круто.

— Эта гитара всё ещё с тобой? Выкини её немедленно!

— Выкини? — всего я ожидал, но не этого.

— Забудь, оставь, но чтобы её при тебе не было!

И после этих слов появляется памятное по тому воскресному вечеру ощущение, что я прям-таки обязан выполнить всё, что она говорит. Но сейчас этот приказ не настолько силен, к тому же я сознательно ему сопротивляюсь, и желание подчиниться быстро проходит.

— А какого, я извиняюсь, хрена, я должен это сделать?

Светлана сдвигает свои тёмные брови, но видит, что на этот раз её фокус не удался. Тогда, с выражением уже даже не грозным, а скорее отчаянным, она размахивается и бьёт ногой по чехлу. Из-под бабушкиного плаща раздаётся хруст, он негромки, но для меня он хуже грохота обваливающегося дома: я уже один раз имел дурость раздолбать гитару и знаю, что такой звук означает полную и окончательную гибель деревяшки. Тихий дворик плывёт в моих глазах, и я кидаюсь на Светлану с намерением схватить за горло и задушить эту сволочь на фиг. Но воспитание не позволяет: когда её шея оказывается в моих руках, я вдруг понимаю, какая она тонкая и нежная. И вся девушка — хрупкая, слабая, чуть надави, и сломается.