Магические штучки. Неоконченная повесть

— У нас ещё одна девчонка есть, Маринка. Она трахается со всеми подряд, а я нет — вот и результат.

Эко мило у неё это самое «трахается» прозвучало, по интонации сразу понятно её, Светино, отношение к этому занятию. Только и надежды, что я не попадаю под определение «все подряд».

Пятница (продолжение)

Настина дача имеет вид небольшого зелёного домика в две с половиной комнаты. По обе стороны, на соседних участках, её окружают двухэтажные хоромы с резными карнизиками, островерхими башенками и мозаичным разноцветием стёкол на верандах, и всё вместе смотрится, как иллюстрация к известной фразе: «У нас все равны, но некоторые более равны, чем другие». Тайничок с ключами мне известен, и вот мы со Светланой идиллически сидим на маленьком диванчике, и сквознячок выдувает прочь застоявшийся воздух. За окном тихо, так тихо, как только может быть тихо на Сорок втором километре в выходной день — самолёты в Быково как заходили на посадку, так и заходят, а электрички-поезда как ездили ежеминутно, так и ездят, но зато нет многоголосого рёва турбин на аэродроме Лётно-испытательного института, которой в будни не утихает с утра до вечера.

Пока мы ехали сюда, напряжённость между нами вроде бы сошла на нет. И Светланин взгляд как-то более на человеческий стал похож, да и у меня перестал перед глазами маячить тот синий пакет — что непрозрачный он был, конечно хорошо, но ведь на то и воображение, чтобы не виденное домысливать. Однако сейчас оно на другую тему переключилось: вот мы с милой девушкой совсем одни, и уж вечер близится, и обстановка такая романтическая… И когда по ходу изготовления ужина на скорую руку (тушёнка с картошкой) я Светлану то так, то этак как бы случайно приобнимаю, она вроде не шарахается в сторону, а воспринимает это как должное. А когда, наконец, поели, чайку попили, то тут и сумерки подоспели, и сидим мы с нею всё на том же диванчике уже откровенно в обнимку, да с поцелуями. Воображению тут уже делать особо нечего, всё, что надо, под руками, а такую конструкцию застёжки лифчика я бы и в страшном сне не вообразил… Тело Светланы напряжено, ну вот, сейчас…

В тот момент, который я для себя определяю как «ну вот, сейчас…», она раскрывает свои губы, но не для поцелуя. Произносят эти губы знакомые слова, которыми обычно предваряется облом:

— Лёша, ты очень хороший…

«Ну, всё. Дальше можно не продолжать. После заверения в том, что я хороший, последует „но“, и какая-нибудь объективная техническая, или политическая причина».

Однако Светлана не подозревает о моей догадливости и продолжает:

—…но я не хочу быть сейчас с тобой. «Блин! Ясный перец, хотела, так была бы!»

— Я понимаю, ты меня увёз, спрятал, я тебе должна быть благодарна, и я тебе действительно благодарна, но… не в такой форме, если можно? Или, если всё-таки нельзя… Постарайся недолго?

«А вот это уже оскорбление!»

Я резко встаю с дивана и отвечаю настолько ровно, насколько получается:

— Я в платных услугах не нуждаюсь. И вообще, если ты думаешь, что я тебе помогаю с намерением представить счёт… Когда, как говорится: вот Бог — вот порог. Стоимость продуктов отдашь потом, обслуживание — за счёт заведения.

Лицо Светланы темнеет — наверное, она покраснела, но в сумерках цвет не заметен.

— Ну хорошо…— начала резко, но запнулась, и дальше как будто другой человек говорит: — Извини, Лёш, я ведь понимаю всё. И я честно, хотела, чтобы тебе было хорошо, за то, что ты обо мне заботишься. Но не получилось, я просто не могу с вами…

— Уже на «вы»?!

— Ой, нет, это я случайно[13]. Если ты совсем обиделся, то я уеду.

— Не то чтобы обиделся,— говорю я честно.— Но огорчился. Ладно, проехали. Раз уж романтическое уединение не получилось, пойдём-ка сбродим, позвоним Насте. Только подожди, я телефон найду.

— Тут надо со своим аппаратом ходить.

Пока я отыскиваю телефон, Светлана успевает надеть те немногочисленные части туалета, которые я всё-таки успел с неё снять, и продеть руку в петлю фотоаппарата. Наверное, она считает, что эта обмыленная коробка придаёт её образу законченность?

Добираться до хибарки, в которой находится единственная на весь посёлок телефонная розетка, приходится уже в полной темноте, и лишь одинокий фонарь впереди, как раз над этой хибаркой подвешенный, по мере сил исполняет роль путеводной звезды. Другой пользы от него нет, скорее вред. В посёлке недавно провели газ, и теперь вся дорога покрыта полузакопанными ямами и кучами земли, возвышающимися над общим уровнем. Фонарь их вроде бы высвечивает, но за каждой неровностью оказывается чёрная густая тень. В эту черноту, как в лужу, то и дело опускается моя нога, так что спотыкаюсь я из-за этого постоянно, как тот конь из пословицы.

Сама улица образована двумя непрерывными глухими заборами, и лишь небольшое изменение их высоты показывает, что мы прошли один участок и идём вдоль следующего. Собаки, за этими заборами живущие, передают меня и Светлану по эстафете, и я представляю, как бы звучали их сообщения в переводе на человеческий язык: «Полкан, отбой, Барбос, голос, Бобику приготовиться!»