Магический Марксизм. Субверсивная Политика и воображение

И все же эти угрозы несут с собой и определенные возможности и даже поистине революционные возможности. Здесь мы и встречаемся с воображенным будущим, нашим возможным состоянием мечты и прозреваемой жизни. В Великобритании 85 % людей, трудящихся неполный рабочий день, не хотели бы перейти на полную занятость, и многие отказываются работать сверхурочно, предпочитая сокращать количество времени, проведенного на работе, работать меньше за меньшие деньги, а жить поэтому чуть лучше. Призыв «Travailler plus pour gagner plus» теперь звучит как странный пережиток другой эпохи; «travailler moins, vivre mieux»[189] кажется больше соответствующим Zeitgeist’у. (Маркс, между прочим, всегда считал этот принцип «основополагающим императивом».) В период кризиса первое, что делают хозяева, – сокращают рабочие места еще быстрее, чем в благоприятное время. Наша первая реакция как работников на это: «Черт возьми, увольнения, сокращения зарплаты, неполная рабочая неделя…» Этот сценарий описан в до сих пор сохраняющей свою ценность книге «Travailler deux heures par jour», выпущенной французским коллективом «Adret» («Солнечный склон») в кризисные 1970-е. В одной из глав Шарли Бояджан, молодой рабочий обувной фабрики в Романе, вспоминает события на этой фабрике в конце 1974 года, когда начали проявляться первые последствия нефтяного кризиса. Прежде всего, для сокращения издержек брутальная сорокавосьмичасовая рабочая неделя, когда восьмичасовая смена начинается неделю с утра, неделю после обеда и неделю в ночь, была сокращена до 40 часов, потом до 32 и, наконец, до 24 часов. Сперва людей беспокоило, пишет Бояджан, неизбежное снижение заработков. Что делать? Как с этим справиться? Катастрофа! Но потом, говорит Бояджан, мало-помалу, по мере того как проходила неделя за неделей, все рабочие заметили, как что-то меняется. Те, кто был до предела измотан, начали чувствовать себя лучше, больше общаться с товарищами, оживать. Кроме того, начал снижаться уровень агрессивности, а дружеские отношения укрепляться. «Именно тогда, – пишет Бояджан, – люди стали спорить, поскольку каждый стал больше говорить… Когда вы меньше работаете, вы больше обсуждаете работу… Люди стали поддерживать политическую дискуссию о действительно важных вещах, когда кто-то начинал ее»[190]. Через некоторое время те рабочие, которые пытались компенсировать снижение своих заработков, работая au noir[191], перестали этим заниматься, предпочтя проводить время с семьей, «заново учась жить», учась отдыхать, говорит Бояджан. После конца рецессии многие рабочие на фабрике не хотели снова работать полный рабочий день. Проблемы труда стали интересовать их с политической точки зрения, они обнаружили нечто, что профсоюзные активисты еще не поняли, за что не призывали бороться. Вот к каким последствиям привело сокращение рабочего дня, пишет Бояджан. А представьте, что это обычный порядок вещей. Представьте, говорит он, «что вы работаете два часа в день?» «Важно уже сегодня думать об этом, хотя, конечно, это пока отдаленная перспектива».

Тогда, может быть, кризисы – это благо, а не зло? Тогда, может быть, мы должны воспользоваться ими для сокращения времени труда и потребления и позволить ситуации стать еще более взрывоопасной? Может быть, в период кризиса, который, похоже, будет только углубляться и никогда не кончится, мы можем заново научиться тому, как жить не работая, как это сделали Бояджан и его товарищи? В Соединенных Штатах люди, которым между двадцатью и тридцатью, у которых есть диплом колледжа, сегодня, по-видимому, учатся «беззаботности», умению менять работу по собственному желанию; они заново оценивают свой карьерный выбор, как и понятие карьеры в целом, потому что они достаточно умны, чтобы понимать – у них, возможно, больше не будет ничего, стоящего названия «карьера». Поскольку отсутствие работы теперь в значительной мере перестало быть в США чем-то стигматизирующим (благодаря тому, что столь многие являются безработными), жизнь без работы теперь не рассматривается как личная катастрофа. Фактически почти везде есть целое поколение людей между двадцатью и тридцатью, часто это цветные, нередко молодые люди, живущие в депрессивных районах, которые знают, что у них никогда не будет постоянной работы. Они понимают, что никогда не смогут рассчитывать на пенсию, на «право на труд», потому что знают, что все это для них является фикцией, реализмом без магии. Не считают они себя и людьми с «нестабильной занятостью», неким «прекариатом», поскольку не идентифицируют себя через работу, через то, где они «трудятся».