– Позволите полюбопытствовать? – Попросил директор.
Через секунду он разглядывал лист, после чего со смешком заметил:
– Да, практика в войсках пошла нашему государю на пользу! Так ведь и времени-то сколько пошло с тех пор как вы, шалопаи, по горам но сились?
– Иные события сложно забыть, Константин Еремеевич, – склонил голову Фриц. – Кстати, Санни, прошу любить и жаловать!
Да в курсе я, в курсе! Сколько угодно могу встрепываться, но не знать имя генерал-полицмейстера Санкт-Петербурга… Это надо быть кем угодно, но не мной. Так вот вы какой, господин Вязьминов!
– Приятно познакомиться, Константин Еремеевич, – теперь уже без капли смеха склонил голову я. – Александр Сергеевич Коротков. Предпочитаю просто Санни. И прежде чем начнется серьезный разговор… Могу я полюбопытствовать насчет рапорта на Светлейшее имя?
Фриц и директор одинаково усмехнулись, после чего граф молча кивнул мне. Я потянулся к доносу. Мда, ну тут все тоже самое про Героя дня, меня и прочих участников, а ток же их ролей в прошедших событиях. Так… тут еще немного про Вязьминова: не любит, не ценит, по службе не двигает без оглядки на происхождение и былые заслуги. Так что ж тут смешно… Ох ты ж блин!
Я негромко рассмеялся и вернул лист на стол.
– Ну что, приступим к серьезному разговору. – Предложил граф.
Лист с доносом был небрежно отодвинут в сторону. Хотя я бы в рамочку повесил. Исторический документ как-никак! Ну где еще можно увидеть монаршью резолюцию "Христо, эту писульку засунь в жопу отправителю!". Ну и подпись самодержца. Придающая визе государевой статус приказа. Чисто теоретически, если таковое действие воспоследует, то считать с точки зрения юридической его можно не менее чем исполнением воли Самого!
Историки лет через триста – пятьсот рвать из рук друг друга будут за очень большие деньги. Особенно интересоваться бумажкой станут представители соседних стран. Уверен, что и через несколько сотен лет иные соседи будут считать нас северными варварами. А таких нужно учить и взять под опеку. Для их же собственного блага, естественно!
Глава 9
– В лесу раздавались удары по харе… – Только прокомментировал я.
– Что, простите? – Удивленно переспросил Вязьминов, еще не слишком привыкший к моим ремаркам.
Фриц вон, например, спокоен и расслаблен. Даже и не переспрашивает.
– Отца, слышишь, лупят, а я убежал… – Не обратив внимания на ремарку полицейского шефа закончил издеваться над "любимым" стихотворением школьников в обоих известных мне мирах "однажды, в студеную зимнюю пору…"
А удары по харе действительно раздавались. Равно как и тяжкие вздохи "адресата" оных. А мы стояли в небольшом тамбуре за непрозрачным с их стороны стеклом допросной камеры и наблюдали как двое дюжих жандармов месили кулаками и не только привязанного к стулу человека.
Вязьминов вроде как с гордостью взглянул на троих дюжих жандармов, что удары чередовали с классическим "Ты нам все расскажешь, сволочь фашисткая". О да, и как вишенка в торте – листы бумаги и ручка на столе. Намек предельно ясень: мы так долго можем, но ты прекрасно знаешь, как все это закончить! Долгоруков "потерялся" где-то по дороге. Фриц эмоций не выказывал, а я… Я грустил как наш повар в горах Афгана, славившийся умением снимать шкурку картошки с точностью ювелира, когда видел как срочники чистят корнеплод… Кубиками.
– Давно месят? – Нейтрально поинтересовался я.
Константин Еремеевич несколько недовольно посмотрел на меня.
– Ну что за выражение, Александр Сергеевич? Мы называем это…
Я вздохнул и перевел взгляд на графа.
– Дознание идет уже два с половиной часа.
– Результатов, так понимаю, пока нет, верно? – Пожимаю плечами.
Христафор Милорадович лишь плечами пожал, глядя на продолжающую экзекуцию.
– Мы боевики, а не палачи, – спокойно прокомментировал он. – Еще час работы и мы вызываем иных спецов.
Я покачал головой, глядя как в очередной раз кулак здоровяка жандарма с молодецким "Хэк!" врезался в грудь привязанного мужчины.
– Вы никак жалеете душегуба, Александр Сергеевич?! – Изумился Вязьминов. – А мне вы показались весьма перспективным молодым человеком, который осознает, что иногда, ради общего блага нужно…
Что именно "нужно" я дослушивать не стал, резко обернувшись к полицейскому шефу. Тот моментально замолк, а я прекрасно знал, что именно он сейчас видит в моих глазах: веселую ярость и готовность порвать глотку прямо здесь и сейчас. "Я – убийца, я волк, подчинись!", – сами собой всплыли в мозгу мнемоформулы. И судя по легкой испарине, которую Вязьминов не решался даже вытереть, мои учителя когда-то постарались совсем не зря.
– Константин Еремеевич, – решил-таки прояснить свою позицию, едва убедился, что директора больше не посещают глупые мысли о моем мягкосердечии. – Я готов по кусочку кусочки собственных кишок скармливать объекту, если бы это как-то помогло. Пока же я лишь наблюдаю как три мудака портят материал. Вот и все.
Вязьминов замер. Бенкендорф оказался куда умнее.
– Прекратить. Покиньте камеру.
Трое дуболомов мгновенно исчезли из помещения в неизвестном направлении.