Магия - не для оборотней. Часть 3

Большим активным защитным куполом я окружил лошадь и карету. Любой запущенный в нас со стен снаряд теперь мог лишь напугать тащившее экипаж животное. Причинить нам больший вред ему бы не позволила моя защитная магия. Уже вскоре мы смогли в этом убедиться: арбалетный болт успел блеснуть в свете фонарей, прежде чем свернул с курса и улетел в темноту. То же самое проделали и другие снаряды. После размещения на стене седьмой или восьмой точки привязки, я перестал обращать внимание на обстрел кареты.

Мы не спеша передвигались по неровной мощённой камнем дороге, изредка останавливаясь — для проверок имперскими военными патрулями. Я с интересом поглядывал в окна на поросшие сухой травой обочины, на усеянное звёздами небо, замечал блеск глаз притаившихся в травяных зарослях мелких зверей. Развешивал на стенах связующие плетения, прислушивался к скрипу колёс и стрекотанию насекомых. С каждым тактом сквозь вонь городского рва всё отчётливее проступал запах солёной морской воды.

К побережью мы подъехали примерно в полночь. Белая стена там уходила далеко в море, где мигали огнями окружавшие Корвениг со стороны воды имперские корабли. Растянув связующие нити, я закончил развешивать первую половину точек привязки. Выбрался из кареты, размял ноги, слушая рассуждения своего возницы о том, что возвращаться нам следует по другой дороге — вне досягаемости арбалетных болтов, что метали в нас дежурившие на городской стене защитники.

Возражать я не стал, но напомнил кит Аринаху о том, что выполнил пока лишь половину работы.

* * *

К Центральным городским воротам мы вернулись без приключений. Домчаться к ним быстро помешала темнота: кит Аринах не рискнул погонять лошадь, позволил той проделать обратный путь в прежнем темпе. Я сидел в одиночестве в пропахшем мужскими духами тёмном салоне, рассматривал легко различимые на фоне неба очертания Белой стены, размышлял о том, что война в этот раз оказалась для меня не такой, как прежде.

Вспомнил слова, что произнёс мой возница там, на побережье: офицер признал, что я не выглядел испуганным, прогуливаясь «под самым носом у противника». Покачал головой. Я не стал объяснять голубоглазому кит Аринах разницу между комфортной поездкой в надёжно защищённой от вражеских стрелков карете и настоящей «встречей с противником», и доказывать, что далёкие от нас стрелки — не такая уж страшная угроза.

Хотя мог бы рассказать, каково это столкнуться на узкой горной тропе с теми же челонами и челуками. Объяснить, что магический купол защищал нас сейчас от арбалетных болтов надёжнее, чем тонкий халат от отравленных клинков. И что дразнить защитников крепости, прогуливаясь на приличном отдалении от них в магически защищённой карете — не то же самое, что биться лицом к лицу на арене с таким же, как ты, смертником.

Вторую часть Белой стены я пометил плетениями привязки примерно за то же время, что и первую. На побережье, где стена встречалась с морскими волнами, мы с кит Аринах позволили себе очередную паузу. Постояли, не выходя за границы защитного купола. Возница сделал очередной глоток грома из металлической фляги. А потом спросил меня, в каком именно месте я собирался проделать отверстие в городской стене.

Этот его вопрос застал меня врасплох. Ни я, ни сиер вар Жунор не рассматривали вариант, где мы разрушим лишь часть Белой стены: такой нам (уж мне — так точно) и в голову не приходил. «Построить стену» — для нас значило построить полностью, а не маленький кусок. Точно так же мы восприняли и слова князя Нурила о «разрушить Белую стену». Наше заклинание планировало не оставить от неё ни одного неповреждённого кусочка.

Но я не стал объяснять это своему спутнику. Уклончиво ответил, что тот «сам всё» увидит. Вернулся в карету — намекнул этим вознице, что пора возвращаться в лагерь. Сердце не замирало в предвкушении того, сработает ли моё плетение: сейчас у меня имелись две попытки. Да я и не особенно горел желанием увидеть, как рушится работа древних магов: ломать — не возводить новое.

* * *

К палатке, где вчера вечером заседали имперские офицеры, мы с кит Аринах явились на рассвете. Уставшие; то и дело прикрывали ладонями рты — хором зевали. Карету оставили у дороги: мой сопровождающий поручил заботу о лошади солдатам. Поднимавшееся на востоке солнце вновь окрасило у самого горизонта безоблачное небо в красные цвета. Раскрасило оно в розоватые оттенки и видневшуюся сквозь утренний туман Белую стену. Пробудились птицы — их голоса стали всё увереннее заглушать стрекотание насекомых.

Проснулись и многочисленные обитатели военного лагеря. Всё громче звучали разговоры и смех солдат; с одной и с другой стороны от меня раздавался топот шагов, слышалось бряцанье металла; то и дело оживал армейский горн — то вдалеке, то совсем рядом со мной. Ветерок усилился, дразнил запахами кофе и слегка подгоревшей пшеничной каши (мой живот заурчал, требуя свою долю солдатского завтрака). Уловил я в воздухе и запах дыма чиманы — не иначе как в стороне города, откуда дул ветер, кто-то закурил сигарету.