Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века

Психоистория требует от нас пробираться на ощупь в темноте, порождать интерпретации на основе здравого смысла и применять их, пользуясь отсутствием доказательств обратного, к людям прошлого, которые уже ничего не могут ответить. Но, как и в случае с Англией, у нас есть достаточно свидетельств, чтобы выдвинуть предположение о проекции. Согласно судебным записям, в ходе расследования регулярно выяснялось, что как только крепостные или холопы озвучивали свою версию событий, рассказывая о жестокостях хозяев, последние исчезали со сцены. Семен Фролов, несмотря на полное, по всей видимости, отсутствие совести и способности к сочувствию, должен был осознать грозящую ему опасность, когда Машка, холопка, над которой он долго издевался, выступила со своим рассказом. Он и ему подобные, вероятно, нисколько не интересовались тем, кто прав и кто виноват в таких ситуациях, но, когда весы правосудия начинали склоняться на сторону их противников, когда им открыто напоминали о совершенных ими бесчинствах, они позорно бежали. На суде этим людям приходилось признаваться в содеянном самим себе. К примеру, Семен отказался преследовать Машку за колдовство, когда та рассказала о его гнусном поведении по отношению к ней самой и другим. После начала процесса по делу, о котором он столько хлопотал, Фролов игнорировал неоднократные призывы явиться в суд. В деле сказано: «Семен Фролов по оговорным ее Машкиным речам по многим из духовного приказу посылкам в блудном ее беззаконстве к очным ставкам и к подлинному розыску своим неукорством не поехал». Епископ Воронежский жаловался:

Послал я богомолец твой к елецкому воеводе к столнику Артемию Азнабишину и к старосте поповскому с товарыщи посланы многие памяти и по моему письму столник и воевода Артемей Азнабишин писал в духовной приказ к старосте поповскому в письме своем что де он Семен чинился непослушан, а староста поповской с товарыщи против помятей за ним Семеном и за дворовыми ево жонками <…> посылали приставов с понятыми с священники и с церковники многожды, и он Семен по тем многим посылкам чинитца непослушан и бегает и укрываетца <…> и за то ево непослушание и неукорство он Семен от входу святыя церкви в отлучении и от меня богомолца твоево [т. е. епископа] в запрещении, и за тем запрещением он Семен мне, богомольцу твоему, чинитца непослушан же[418].

Вина Семена усиливалась еще и тем, что, как указали многие свидетели, он «Похвалялся про [свое] блудне беззаконие на прямь»[419]. Решив, что лучший выход – это бегство, он тем самым признал свою вину перед обществом и законом.

Положение Машки после этого противостояния, напротив, заметно улучшилось. Воевода ее родного города предоставил суду бумаги, из которых следовало, что она – не холопка Семена и никогда ею не была. Оказалось, что Машка – свободная женщина, ее покойный муж (к этому моменту она уже овдовела) и тесть служили пушкарями в царской армии и являлись мелкими независимыми землевладельцами. Во время содержания под стражей она родила от Семена ребенка – девочку. Саму Машку, ее сына и, вероятно, новорожденную, вместе с остальными подозреваемыми по делу выпустили – правда на поруки, для гарантии хорошего поведения с их стороны, – освободили от обвинений и восстановили в законном статусе[420].