Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века

Еще одна характеристика обвиняемых в колдовстве, чуть менее распространенная – принадлежность к нерусским народностям: такие подозреваемые порой считались, справедливо или нет, язычниками, а в западных пограничных областях – потенциальными изменниками[248]. Территории, населенные финно-уграми, Московское государство подчинило себе уже в конце XV века, Казанское и Астраханское ханства – в середине XVI, большую часть Западной Сибири – в конце XVI, достигнув Тихого океана в середине XVII столетия. С самого начала оно являлось многонациональной империей, с множеством нерусских подданных – и это отразилось на национальном составе обвиняемых в колдовстве: литовцы, черкасы (украинские казаки), один армянин, представители нехристианских народов, в особенности мордвины, чуваши, татары и черемисы (марийцы). Упоминается один цыган, учивший других чародейству, но, к счастью для него, следствию не удалось установить даже его имени. Согласно показаниям свидетелей, в 1630 году крепостная-татарка в укрепленном городе Лебедь на юге страны нуждалась в переводчике, гадая и составляя магические средства для заказчиков из числа русских. В 1680-е годы, когда возникла неясность с престолонаследием, один из придворных привел в царские покои «мурзу князя Ибрагима Долоткозина и татарина Кодоралея, и что они там ворожили по гадательной книге и на письмах, и предсказали, что царю Петру быть на царстве одному». Вместе с посыльным, который привел их, татары подверглись избиению и пыткам; «в заключение, сожгли на их спинах гадательную книгу и письма» [Труворов 1889: 713].

По крайней мере некоторые волхвы и знахари финского и тюркского происхождения практиковали язычество, а следовательно, были вдвойне уязвимы в православном окружении[249]. Самые выразительные примеры вызывания духов были связаны с подозреваемыми, явно не принадлежавшими к числу русских. Так, самозваный лекарь Максимко Иванов будто бы призывал бесов, помогавших ему с гаданием. Это впечатляющее дело, связанное с обращением к «неприязненной силе» (см. главу третью), стало следствием применения нерусских волшебных практик: Максимко и его соседи были язычниками-мордвинами. В материалах дела указывается, что они участвовали в ритуалах почитания предков, требовавших принесения в жертву лошадей. Совершаемые в лесу обряды в конечном счете привели к серьезным стычкам с русскими, на которых стали нападать язычники: так последние оказались в суде[250]. По замечанию Сони Люрман, «подозрения в занятии колдовством могли отражать тревогу людей, живущих рядом с теми, кто не полностью воспринял христианство», и предъявление официальных обвинений «позволяло православным русским крестьянам перевести на понятный язык ощущение угрозы и высказать его в суде» [Luehr-mann 2013][251]. Эта логика вполне могла работать во всех случаях, когда под подозрением оказывались нерусские. Находившиеся в подданстве царя представители нерусских народностей в какой-то мере были «внутренними иностранцами», а потому являлись идеальными внутренними врагами, готовыми подозреваемыми. Но среди обвиняемых их было немного: это заставляет предполагать, что русские чаще подозревали друг друга или по крайней мере не придавали решающего значения этническим различиям, пытаясь установить, кто именно причинил вред посредством волшебства. Среди обвиняемых насчитывалось немало как бродяг, так и нерусских – но православных, принадлежавших к той или иной общине, было намного больше. Обычно обитатели Московского государства направляли свои подозрения против тех, кто жил рядом – соседей и знакомых, «внутренних врагов» [Demos 2008, chap. 2].

Знахари из народа образовывали еще одну, более обширную группу: они фигурируют в пятидесяти трех делах (24 %). Но эта категория в значительной степени пересекалась с предыдущими. Некоторые целители вели оседлую жизнь внутри общины, как Терешка Малакуров, признавшийся под пытками, что насылал недуги и затем брался за их лечение. По его словам, свое умение он перенял от целителя иной специализации – коновала по имени Оська[252]. Около трети знахарей, сочтенных колдунами, скитались по деревням, предлагая свои услуги. Среди обвиненных из этой категории нерусские составляли заметную часть – около четверти. Одиннадцать человек рисковали втройне, будучи бродячими знахарями нерусского происхождения[253].

Таблица 4.1. Колдовские процессы в России XVII века