Магия первой встречи

А у Леона не было времени на сон. Он сделал для Этти все, что мог. Он предложил ей гораздо лучший дом. Он заботился о ее здоровье и освобождал ее от финансового бремени, он признавал ее ценность на работе. Он всегда думал о ее благополучии. Чего еще она хотела?

Нет, он сделал не все.

Внутренний голос повторял это снова и снова. От шепота он усиливался до крика и звона в его голове.

Пустота, которую Этти оставила после себя, была разрушительной. Она ушла и забрала с собой что‑то. Что‑то невидимое, нематериальное, но вполне ощутимое.

Ребенок! Она забрала с собой его ребенка. И, поняв это, Леон снова почувствовал гнев. Он почувствовал себя оскорбленным ее упрямым эгоизмом. Ему так часто говорили, что люди будут постоянно хотеть от него каких‑то благ. В основном денег. Деньги и связи дают доступ к привилегиям. И это утверждение достаточно часто оказывалось правдивым. Но не в этот раз.

Он дал ей все. По крайней мере, все, что ему было легко отдать, — свои деньги, свой успех, свой дом. Сложнее было дать то, что было спрятано в глубине души и сердца. То, что даже он не хотел вытаскивать на свет божий. Безопасность, которую она жаждала, заключалась не в деньгах. Ей были нужны эмоциональная близость и уверенность в том, что он разделяет ее чувства. Но именно этого он не мог ей дать. Он не верил в любовь. Он даже не знал, что это такое. Тем не менее с каждым новым днем ему становилось все сложнее находиться в своем доме без нее. И дело было совершенно не в ребенке.

Леон начал действовать. Он приказал разработать документы, которые могли защитить как ее, так и его права, если они откажутся от этого проклятого контракта. Но три бесконечных дня спустя он все еще не мог спать по ночам. Беспокойство пожирало его.

Ему было тяжело думать, что она одна. Он с содроганием вспоминал слова, которые она бросила ему в лицо. Но они упрямо всплывали в его памяти и влекли за собой ощущение утраты, желания, невыносимого одиночества… и в основе этой невыносимой смеси чувств зрела невозможная тоска по ней.

«Я люблю тебя, Леон».

Это был первый раз в его жизни, когда кто‑то искренне, не лукавя, говорил ему эти слова. Он знал, что она действительно верила в то, что говорит. Но он был не в состоянии. И был прав, потому что в следующую секунду она снова отвергла все, что он предложил. Отвергла его. Этти не любила его настолько сильно, чтобы остаться с ним. Она даже не хотела его денег. Она была так решительно настроена быть независимой, и все потому, что он не мог ничего рассказать о своем прошлом, открыться ей и любить ее?

Разве она не понимала, что он не мог? Что он даже не знал, как!

Леон знал, что Этти не будет запрещать ему общаться с ребенком. Она просто отказала ему в доступе к себе самой. И почему‑то это было хуже всего. Он не мог этого вынести и не мог понять, почему это было так ужасно.

Ведь он делал то, что делал всегда: боролся за сохранение контроля. Он изолировал себя. Работал круглосуточно.

Леон понимал, что Этти жаждет любви. Вот почему она работала с таким рвением: ей нужно было видеть, что она нужна. Она не понимала, что все эти люди любили ее просто за то, что она есть, — веселая, щедрая, любопытная, увлеченная…

И он был настолько глуп, чтобы сказать ей, что не верит в любовь.

Он сел на полу у окна, погладил щенка и наконец признался себе, что был трусом. Более того, он был идиотом. Он не принял того, что она предложила. Он даже не признался себе, что она была права.

Четвертое утро без нее было хуже, чем все предыдущие. Он больше не мог этого выносить. Изоляция и зияющая дыра внутри росли с каждой секундой, и сегодня он испытывал настоящую физическую боль. Только сейчас Леон понял, как он был уязвим. Этти нанесла ему сокрушительный удар. Он закрыл глаза и прислонился к прохладному окну, с видом на свой безупречный сад.

С приходом Этти в его жизнь в душе забрезжило ожидание чего‑то, о чем он никогда не решался мечтать. Когда она сказала, что влюблена в него, перед глазами возникло видение маленькой семьи: картинка, наполненная весельем, смехом и страстью. Такой семьи у него никогда не было. Это видение было мучительным.

В его семье не было честности, не было смеха и совершенно точно не было любви. Ничего, кроме холодной жестокости со стороны его матери. А когда он попытался поговорить со своим отцом, то тот решительно прервал его. Не захотел услышать правду. Заставил его замолчать.

Но разве Леон не сделал то же самое с Этти? Он отказался даже признавать проблему, не говоря уже о том, чтобы попытаться решить ее.

Он тоже заставил ее замолчать. А Этти никогда не прерывала и всегда выслушивала его. Она хотела, чтобы он говорил больше. Она не осуждала его, она просто приняла его таким, каким он был.

Желчь поднялась у него в горле. Он не хотел быть похожим на своего отца. И он был уверен, что не хочет быть похожим на свою мать. Почему он думал раньше, что все, что требовала от него его мать, было в порядке вещей?

«Никогда не показывай слабость. Ни гнев. Ни страх. Ни слезы. Ни смех. Ничего!»