Джера не знала, верить в такие истории или нет. Она встречала Луну Джуджу и без праздника, и, как бы плохо это ни звучало, но не испытывала большого трепета или прилива любви к ней. Ей было трудно признать и то, что Луна была ее заступницей, не могла представить себе, как попросила бы у нее помощи или почувствовала бы себя в безопасности рядом с ней. И уж тем более она не думала, что Луна Джуджу спустится к ним в эту ночь. У нее и без этого должна быть целая куча дел, если она, конечно, еще помнит, что является хранительницей Пупунуну.
Под покровом тьмы она и Зария пробирались по джунглям, без факела или свечей, зная на ощупь ноги каждый камушек, каждый корень и ямку. В воздухе стоял какой-то странный звон, не то от стрекота кузнечиков, не то от офинды, повисшей всюду вместе с лунным светом. Джере казалось, что она почти чувствовала магию, но ей это, скорее всего, просто казалось. Зария и Чака говорили, что она не такая, как другие девушки племени, и поэтому в ней нет офинды. Почему-то было немного жутко думать об этом. Как будто ей от этого хуже.
Наконец показалась пещера, в которой проводили собрания. Джера не имела ничего против пещер и вполне привыкла к холодному дому Кико, но именно сейчас ей хотелось оказаться там меньше всего на свете. И без того было зябко, у нее даже ноги успели замерзнуть от холодной, влажной земли. Но она продолжила идти вперед, за сестрой. Сейчас женщины собираются всего раз в месяц. Если она пропустит, то будут вопросы, да и она вообще-то любила собрания. Правда сейчас… сейчас ей хотелось остаться одной. А лучше всего — оказаться со своими друзьями.
— Приветствую, сестра!
Слог как обычно сторожила проход и легко отодвинула камень, загораживающий пещеру. Она прижала ладони к ладоням Джеры и Зарии, а затем посторонилась, чтобы они прошли. Зария быстро исчезла в темноте грота, но Джера немного задержалась. Отчасти, чтобы еще коротко обнять подругу, отчасти — чтобы помедлить, прежде чем заходить внутрь.
— Надеюсь, сегодня Чака сможет нас подбодрить, — шепотом поделилась с ней Слог, и Джера вдруг поняла, что они единственные из всего племени (ну, еще Джиболба), кто действительно переживал за отряд всем сердцем.
— Я тоже, — буркнула она под нос, не очень-то веря, что мать Блота и Блиты сможет как-то помочь ей.
Изнутри пещера была даже уютной. Горели высокие свечи и несколько крупных факелов, заливая теплым светом грот. Под сводом развешены гирлянды из цветов, стояли вазы с тонкими палочками из апельсинового дерева, и их нежные ароматы перемешивались с сырым запахом камней. На столике теснились чашки с теплым чаем из ягод для тех, кто продрог, тут же были нехитрые закуски: сладкие лепешки из кукурузной муки и нарезанный арбуз.
У дальней стены пещеры высилась каменная глыба, обработанная так, что получился высокий, узкий столик. За ним и стояла Чака — такая же высокая, худая и с равнодушным выражением лица. Смазанные маслами волосы мягко блестели при свете огня, полуприкрытые глаза таинственно сверкали. На ней было длинное, красивое платье, которое она выменяла из племени Звериан на бумагу. В таком неудобно работать, но Чаке это и не требовалось. Ее работа в племени не требовала ловкости и силы, но в ней было не обойтись без ума и опыта, а у нее имелось и то, и другое.
В руке она держала толстый свиток с сакральными текстами, которые зачитывала перед женщинами вслух.
Все смотрели на нее с долей благоговения — у Чаки бумаги сколько хочешь, Чака лучше всех женщин разбиралась в лекарственных травах, Чака родила здоровых близнецов, что было невероятно счастливым знаком. Хотя Джера считала детей Унгатаки скорее проклятьем их деревни.
— Тишина! — провозгласила Чака, и женщины прекратили разговоры и начали собираться перед ее пьедесталом.
Здесь было несколько подушек, стульев, но кому-то все равно пришлось опуститься на пол или остаться стоять. Джера заняла свое привычное место на длинной скамье. Рядом с ней с одной стороны разместилась Блита, а с другой подсела Зимди.
— Ничего из того, что вы услышите, не должно покинуть этих стен, — серьезно продолжила Чака, смотря перед собой в одну точку отсутствующим взглядом. Ее длинные губы едва шевелились, выдавливая слова. — Кто клянется, пусть скажет «ай».
— Ай! — хором воскликнули женщины.