Магистр

Де Катедраль вновь посмотрел на ученика. Подумал было что-то вроде: «Представляю, чего ему это стоило – прийти ко мне с предложением мира и просьбой о сотрудничестве», но понял, что не стоило ничего. Просто он решил, что это подействует, и его гордость, способная навести затмение на солнце, при этом ничуть не пострадала, потому что ее превосходило лишь одно качество – умение идти к цели по прямой. Они всегда смотрели на цель так, будто она находилась на кончике копья, отцы и сыновья.

– Откуда вы знаете? – все-таки спросил Адепт, чтобы протянуть время.

– Вам все прекрасно известно о моих каналах, – ответил Ратленд, и де Катедраль подумал, что эти слова дались ему трудно. Ему вообще тяжело давались разговоры об очевидном.

Адепт опустил глаза: в этот момент ему показалось, что его относительно молодой ученик старше него лет на сто.

– Я ничего не могу поделать, – пробормотал он, – вы не пожелали меня понять тогда, но с тех пор ничего не изменилось. Совет Торн не вмешивается в политику. Наших возможностей гораздо меньше. Вы созидатель, а мы – так. Наблюдатели.

В голосе и словах де Катедраля сквозила неподдельная горечь. Однако Ратленд не ушел и после этого.

– Мэтр, – продолжил он, – зачем вы… раскачиваете лодку? Понимаю, никому не нужна сильная Россия, но она не слишком и сильна сейчас, а когда падет Николай, пострадает не она одна: повторяю, через двадцать лет бомбить будут не только поля сражений, но и столицы. Лондон. Даже если у вас мало сил, направьте их на противодействие войне, а не на разжигание ее.

– Я не разжигаю войну, – сказал де Катедраль и протянул руку за своим саквояжем. Ратленд не двинулся.

– Мэтр, – тихо повторил он, – кажется, я обязан вам жизнью.

Де Катедраль вскинул глаза на бывшего ученика и уже не мог их отвести.

– Да, – продолжал Ратленд медленно. – Тем, что мне дали вырасти, тем, что никто не попытался убить меня в младенчестве и детстве, – я обязан лично вам. То, что охотникам на Гвидо Ланцола не удалось уничтожить меня в первую ночь моей жизни, впрочем, заслуга не ваша. Впротивостоянии «Медовых кошек» и Ланцола победил Ланцол… так, как сумел. Но потом – потом вы меня не трогали. До самого перелома веков, когда отец Иоахим Бове получил письмо, открывшее ему глаза на мою истинную сущность.

Адепт молчал, вглядываясь в глаза магистра. Даже несмотря на то, что он слышал сейчас – несмотря на то, что он знал, чем это закончится, – он все равно был рад его видеть.

– Мэтр, – повторил Ратленд снова, каждый раз при помощи этого обращения как будто встряхивая учителя прямо за позвоночный столб, – я не виню вас, потому что все понимаю. Но если вы ничего не сделаете, чтобы остановить переворот и бойню в России, чтобы предотвратить вторую войну, я перестану понимать… в чем смысл гибели моих родителей и попытки уничтожить меня самого в возрасте четырнадцати лет. Перестану понимать нежелание отвести угрозу уничтожения от миллионов людей.

– Винсент, – проговорил де Катедраль очень тихо, – есть вещи, которые важнее, чем одна жизнь. Моя жизнь. Ваша жизнь. Для мира важнее не трогать его. Предоставить ему возможность идти, или катиться, туда, куда он идет сам. Хранить право мира на выбор – моя задача. Ограждать мир от тех, кто способен создать точку опоры, чтобы его перевернуть, – моя обязанность. Я ничего не могу и не буду делать. We do not have terms[173].

Ратленд кивнул и отдал Адепту саквояж.

– Знаете, – сказал он, в свою очередь глядя в сторону, на соседнюю платформу, – есть мнение, что Кингс-Кросс построен на месте, где захоронили королеву иценов Боудикку, или Боадицею, погубленную римлянами[174].

– Нет, – глухо ответствовал де Катедраль, совсем не заинтересовавшийся этой новостью. Он лихорадочно думал о том, что́ мог бы сделать, чтобы остановить этот тайфун, этого, черт побери, неубиваемого Винсента Ратленда, ради достижения цели способного пойти даже на примирение с организатором убийства его родителей. – Я не знал. Это вы у нас знаток и ценитель археологии.

– Однажды я удержал вас на краю пропасти, мэтр, – пробормотал Ратленд, повернувшись лицом к человеку, которого некогда считал патроном, и вспоминая ночь, когда к нему домой явились гипты, – потому что всему свое время. Время удерживаться на краю, и время падать в пропасть. Время рыть яму, и время сталкивать в нее врага… Разрешите, я задам вам три вопроса.

– Целых три? – спросил де Катедраль с улыбкой. Он, конечно, понимал не хуже читателя, куда клонится разговор, но, в отличие от читателя, последний алхимик прожил очень, очень длинную жизнь и поэтому не боялся. Он знал, что собеседник захочет узнать об отце, перед тем как… закончить их сотрудничество. – Пожалуйста, конечно.

– Что такое «Э.» в вашем имени? – спросил Ратленд. – Сколько вам лет? И… чем помешали вам часы сэра Рена?

Де Катедраль вздохнул. Похоже, Ратленд не собирался разговаривать с ним о семье.