Магистр Ян

Всё это, конечно, пустая комедия. С тех пор как папа вышел из игры, на мусорной свалке истории остались два петуха: Сигизмунд и собор. Сигизмунд мечтает взять бразды правления в свои руки, а собор, едва избавившийся от Иоанна XXIII, не желает посадить себе на шею нового опекуна. Собор хочет решать свои дела сам.

Они набросились друг на друга. Святые отцы были тверды, как скалы. Особенно Пьер дʼАйи. Он воображал себя чуть ли не в роли святого апостола Петра,[62] а о нем говорится в Библии: „Ты — Петр, что значит камень“. Старичку Пьеру дʼАйи очень хотелось стать наместником святого Петра. Боже спаси нас от такого папы! Сигизмунд вел себя как дьявол. Пожалуй, он даже коварнее самого дьявола. Ворвавшись на заседание коллегии кардиналов, Сигизмунд забегал, топая ногами и крича: „Кардиналы подвели меня!“ Это правда. Своим пренебрежением к охранной грамоте они выставили его в смешном виде и перед чехами и перед всем христианским миром. Как встретят его в Чешском королевстве, если он не сумел отстоять своего подданного? Он угрожал коллегии отъездом из Констанца. Кардиналы только пожали плечами. Сигизмунд рассвирепел: „Я не стану никого спрашивать — прикажу своим стражникам открыть тюрьму и освободить Гуса!“ Кардиналы не испугались угроз и сами припугнули его. Если он сделает это, сказали святые отцы Сигизмунду, они сами уедут и собор распадется по его вине.

Одним словом, обе стороны точили зубы друг против друга на бедняге Гусе. Сигизмунд хлопнул дверью, поднял дворян на ноги и выехал из Констанца. Но отъехал он недалеко — в Радольфсцель, — там располагался двор его супруги. В объятиях Барборы он быстро утратил свою воинственность. Далила обрезала волосы нашему Самсону. Он пришел в себя и трезво взвесил сложившееся положение. На следующий день Сигизмунд вернулся в город и легко договорился с кардиналами, словно между ними ничего не было. Он оставил Гуса в тюрьме, но добился у кардиналов уступок по двум пунктам: Сигизмунду обещали улучшить условия заключения узника и согласились на проведение публичного процесса. Этого требовали Гус и его друзья. Чешские шляхтичи, как оводы, кружились возле Сигизмунда. Они забросали собор письменными протестами, а их представители, прибывшие в Констанц, без конца бегали на аудиенции к своему будущему королю. Ему пришлось кое в чем уступить им. Но, разумеется, он не собирался разгонять собор из-за какого-то еретика.

Наконец все более или менее успокоились, — каждый чего-нибудь добился. Настоящей же победительницей оказалась коллегия кардиналов.

Подумать только, что весь этот шум поднялся — так объясняли святые отцы — из-за какого-то чешского священника! Ну не смешно ли, не забавно ли это?

Я не знаю Гуса, никогда не видел его, но мне ясно его дело. Оно — обычное, а сам он не представляет никакой опасности. Если Гус еретик, то с ним можно было легко разделаться и без собора. С именем Гуса я впервые встретился два или три года назад. Уже тогда его дело находилось на рассмотрении в римской курии. Подробности я не помню. Знаю только, что там говорилось о пражском архиепископе, который приказал Гусу сжечь какие-то книги. Я не люблю тех, кто сжигает книги. Это дурные люди. Я обнаружил в этом скандале кое-какие юридические огрехи и поддержал точку зрения Гуса. Немного спустя Иоанн XXIII освободил меня от обязанностей следователя и подобрал более строгого. Сам Гус тогда был похитрее и не явился в Рим.

Теперь Гус попался в руки судей. Папа немедленно (он еще думал, что ему удастся раздуть дело Гуса) поспешил с допросом. В камеру к Гусу послали следственную комиссию и свидетелей. Мне представился случай заглянуть в протокол показаний. Бóльшая часть их — скверная, особенно доносы его соотечественников. Были там и некоторые курьезные показания. Я помню одного такого свидетеля. Это был какой-то чех. Свидетель заявил, что никогда не слышал проповедей Гуса, но поскольку Гус — еретик, он, свидетель, готов дать о нем любые показания.

Тогда я попробовал еще раз помочь Гусу: через одного комиссара передал ему, чтобы он не настаивал на публичном процессе. Этот спор мы могли бы провести в узком кругу богословов и юристов. Признаюсь тебе, Лодовико, — я привык быть искренним с тобой даже в мелочах, — что попутно мне хотелось позлить папу. Иоанн XXIII на стаивал на проведении публичного процесса, а я хотел помешать ему. К сожалению, Гус попался на удочку папы и заявил, что во что бы то ни стало будет добиваться публичного диспута на соборе. Таково обычное безумство одержимых. Каждый из них воображает, что именно он должен спасти мир от гибели. Безумец обращается к этому миру со своей проповедью.