Магистр Ян

Став главой следственной комиссии, бешеный дʼАйи очень круто повернул дело Гуса. Еще до суда эта комиссия вынесла приговор, по которому Гус осуждался на смертную казнь. Но комиссии не удалось сломить волю магистра таким приговором. Он продолжал настаивать на своем. Веря в помощь друзей-соотечественников, выхлопотавших ему охранную грамоту у Сигизмунда, он стал требовать публичного диспута. Что ж, кто в петлю лезет сам, тот непременно будет там! Бог весть, о чем он тогда думал. Вероятно, еретик рассчитывал на то, что ему позволят здесь проповедовать свое учение».

Забарелла приблизился к Лодовико и положил руку на его плечо:

— В детстве я любил играть на солнечной полянке. От солнечного тепла земля и жизнь на ней казались мне более приятными. Однажды я подошел к плоскому камню и отодвинул его, — там зашипел клубок змей. Почувствовав тепло и свет, они заметались, стали переплетаться, свиваться и сжиматься. Констанц напоминает теперь этот клубок змей. Разница в одном: там был простой клубок змей, а здесь они готовы сожрать друг друга. Горе бедняге-мышонку, который запутался в этом клубке! Но проглотив его, они снова набросятся друг на друга.

В кабинет вошел слуга и сообщил о прибытии гостя — достойного отца, кардинала дʼАйи.

Забарелла сразу забыл про дневник и Лодовико. Приветствуя дʼАйи, он силился понять, что привело к нему француза.

Усаживаясь, дʼАйи заметил у окна юношу. Забарелла махнул рукой, — он не желал задерживать внимание дʼАйи на Лодовико, представлять и объяснять, кто этот юноша. В голове Забареллы мелькнула игривая мысль, и он, слегка улыбнувшись, сказал:

— Достойный брат, вы можете спокойно говорить, — юноша не знает латыни.

Забарелла не сомневался, что Лодовико поймет его и, оставшись с ними, обязательно извлечет из их беседы пользу.

ДʼАйи, небрежно пожав плечами, тотчас заговорил о деле:

— Достойный брат, я прибыл к вам как председатель комиссии по вероисповеданию и хотел бы поговорить о процессе, которым вы занимались до меня. Я имею в виду дело еретика Гуса.

Голос дʼАйи звучал старчески сухо и резко. Забарелла заметил, как его собеседник легко заменил слово «процесс» словом «дело».

— Вы занимались им в тысяча четыреста одиннадцатом году, в Риме, и интересовались материалами следственной комиссии здесь, в Констанце, — сказал дʼАйи таким тоном, как будто обвинял Забареллу.

Забарелла, кивая головой, дал понять, что разговор о деле Гуса — мелочь, вроде разговора о погоде.

— По этому вопросу для меня будет иметь большое значение единое мнение братьев коллегии. Единомыслие не только желательно, но и необходимо. Хотя нам не удалось избежать вмешательства светских властей в дело Гуса, но мы благополучно завершим процесс. Дело будет доведено до конца, даже если Гус вызовет у кого-нибудь мимолетную симпатию, — сказал дʼАйи.

Забарелла понял очередную колкость дʼАйи. Только «симпатия» в устах француза — чересчур громкое слово.

— Дело вполне созрело для инквизиции, — сурово закончил дʼАйи.

Забарелла мучительно думал, почему дʼАйи заинтересовался процессом Гуса.

— Вероятно, нет никого, кто был бы больше убежден в необходимости искоренения ересей, чем я, — сказал Забарелла. — Их следует уничтожать в зародыше. Совсем недавно произошел такой случай, который, я полагаю, мог бы послужить вам, брат, образцом того, как легко и просто можно покончить с еретиком.

Хозяин намекал на случай, который произошел с дʼАйи по дороге в Констанц: недолго думая, бешеный кардинал приказал сжечь двух францисканцев на основании какого-то гнусного доноса.

ДʼАйи раздраженно махнул рукой:

— Вы, достойный брат, недооцениваете Гуса. Его ересь — необычная. Она опасна не только для святой церкви, но и для мирян. Поверьте, я не преувеличиваю это. Однажды я допрашивал Гуса сам. Меня охватил ужас от его слов.

Забарелла заметил, как побагровела пергаментная кожа на висках и щеках собеседника. Черт знает, что кроется тут? Старику нечего разыгрывать комедии. Он в самом деле чем-то одержим. Тонкие губы дʼАйи без передышки изрыгали хулу. Забарелла утомился, слушая его, и не мог понять, почему один из самых сильных кардиналов набросился на чешского еретика.