Магистральный канал

Генька считал, что ему неудобно вмешиваться в семейный разговор. Наоборот, он сделал вид, что его уже мало интересует какой-то там железный лом, и начал играть с одним из наследников Сорок, который вслед за отцом вылез из-за стола. Это внимание к сыну затронуло сокровенные материнские чувства и окончательно расположило к нему женщину.

Наконец старый Сорока сдался. Буркнув «делай, как сама знаешь», он вышел из хаты.

Победа осталась за хозяйкой.

— Толик, — приказала она своему старшему сыну, — полезай на чердак и сбрось оттуда жесть.

Это был целый клад для Геньки. Подняв лист железа на голову, он помчался в кузницу. Ему не терпелось узнать у старшего кузнеца, то ли он принес, что требуется.

— Ну, ну, тащи, тащи, — услышал он еще издалека одобрительные слова Устина Бращика. — Отсюда вижу, что профиль самый подходящий. Где это ты подцепил такой лист? — уже осмотрев железо, спросил кузнец. — Ах, какой профиль! Идите сюда, хлопцы! — крикнул он в освещенную горном темноту кузницы.

— Клади на весы! — подал команду Петька Гопанец. — Ленька уже десять килограммов притащил. Он впереди всех идет.

— Какое там впереди?! Какие килограммы?! — принимая от Геньки железный лист и кладя его на весы, заворчал Устин. — На те его килограммы придется пуд угля спалить, покуда что-нибудь дельное выкуешь! А это ж золото, а не материал. Вы только посмотрите, хлопцы! — обернулся он к кузнецам и добавил торжественно: — По этой причине даю вам десять минут на перекур… Ну, сколько там потянуло?

— Пять кило и шестьсот грамм! — доставая из кармана тетрадь и карандаш, ответил Петька Гопанец.

— Но какие пять килограмм и шестьсот грамм! — осторожно, словно лист стекла, снимая железо с весов, все еще радостно бурчал Устин, — На таком профиле двадцать трудодней можно в один день выработать!

После взвешивания железо сбрасывали в кучу возле дверей кузницы. Петька Гопанец все обставил с необычайной строгостью и деловитостью. Вскоре после прихода Геньки появился Мечик. В левой руке он нес кусок широкой продольной пилы, а правой тянул за собой на длинной проволоке, цокавший на камнях и вздымавший клубы серой пыли, отвал от плуга.

— Пять кило восемьсот грамм, — провозгласил Петька Гопанец, записывая трофеи Мечика в тетрадь. — Бросай в кучу.

— Кто идет впереди? — спросил Мечик, чуть отдышавшись.

Петька Гопанец сказал, что он, Мечик, занимает второе место. Генька идет третьим, а некоторые еще совсем ничего не принесли.

— А мне там кусок узкоколейного рельса предлагали…

— Рельсы я не засчитываю, — ответил Петька, поглядывая не несет ли еще кто-нибудь железа.

— Что-о, кусок рельса? — живо переспросил, услышав этот разговор, Устин Бращик. — Почему ж ты не взял? Нам такой профиль как раз требуется для сноповязалки. У кого ты этот кусок видел?

Мечик уже не слушал. Он не мог спокойно стоять и разговаривать, если впереди числился Ленька, который и по болоту пройти не может, чтоб не выкупаться по шею в грязи!

Еще вчера ребята дали ему как следует за его нерасторопность и за донос на Геньку и на него, Мечика, а сегодня этот растяпа выскочил на первое место! Вечером его фамилия будет красоваться на самом видном месте в стенной газете. Еще, чего доброго, упомянут Ленькино имя и в центральной печати!

И Мечик носился со двора во двор и кричал:

— Железо на лопаты! Сдавайте железо на лопаты!

Занятые новой ответственной работой, ребята совсем позабыли и про старика Брыля и про его орла.

ДЕМКА ЧИЖИК

Из всего населения Зеленого Берега только один человек вел себя довольно беззаботно и спокойно в эти горячие дни. Как и раньше, он лениво похаживал по улице, а то шел на речку и там, оставшись в одних трусах, полеживал на теплом песке косы.

— Что, Дема, отдыхаем? — спросил у него однажды Захар Петрович, который завернул на луг посмотреть, как растет трава. — Переработал, говоришь, умаялся?

— Умаялся, — мрачно пробормотал Чижик и стал рассматривать двух голубей, вытатуированных на своей здоровенной груди.

— Ну что ж, отдыхай. Я сам люблю полежать после трудов праведных. Будь здоров, браток!

В голосе Захара Петровича слышалась такая ядовитая насмешка, что Чижик сморщился и отвернулся.