— Пить хочу. Отвяжите меня. Зачем вы меня связали? — голос был хриплый. Зачем связали, я знал, но этого не мог знать Дадли Дурсль.
— Непременно отвяжем. Марта, дай мальчику воды, — пухлая женщина в белом халате поднесла к моим губам кружку с водой. — Ты привязан для того, чтобы когда отойдешь от наркоза, не упасть с кровати. Мы отвяжем тебя, если ты ответишь на вопросы.
— Хорошо. Задавайте вопросы, — действительно хорошо, голос детский, звонкий, нет хрипа, говорить легко. Вот что крест животворящий, тьфу, вода чистая делает!
— Расскажи о себе. Как тебя зовут?
— Дадли Дурсль, я учусь в школе, маму зовут Петунья, папу Вернон, брата Гарри. Мы живём в доме на Тисовой улице.
— В каком ты классе?
— Не помню, — хмуро ответил я — я помню таблицу умножения, и географию, и биологию.
— Биологию… — хмыкнул врач, — ну, порадуй меня.
— У мальчиков пенис, а у девочек влагалище, — ответил я, припоминая ответ ребёнка из фильма про воспитателя.
Ответом мне был дружный смех доктора и сиделки. Да уж, насмешил. Отсмеявшись, доктор сказал:
— Марта, развяжи этого биолога.
— Дядя…
— Доктор Джефферсон.
— Доктор Джефферсон, — поправился я, — что со мной произошло? Какой сегодня день? Какой год?
— На тебя упала черепица с крыши школы, и ты впал в кому на сутки, затем очнулся, но произошло кровоизлияние в мозг, и тебе сделали несколько операций. Ты был без сознания пять суток. Волосы скоро отрастут, не волнуйся. Сегодня шестое мая восемьдесят восьмого года, и у тебя скоро день рождения. Похоже, что у тебя частично потеряна память, но, думаю, скоро это пройдёт.
Меня развязали, доктор ушёл. Интересно, я понимаю по-английски и говорю без акцента. Памяти реципиента нет. Знание русского и немецкого? Попробуем. Напел «Катюшу», тяжело, но сносно получается. Напел «Mutter» Rammstein — тоже тяжело, но понять можно. Я развалился на кровати. Итак, это не сон, я в теле жирного поросёнка Дадли, знаю канон, фанон и кинон — спасибо Элис. Знаю немецкий и русский, хоть и плоховато. Мои родители — не бедные люди. Есть мальчик-агнец Гарри, по совместительству мой брат, и ему сейчас не сладко. Как сказала бы Элис «рояли в кустах имеются», угу, «рояли», вот только одна неувязка — я маггл! Стоило сдохнуть в своём мире, чтобы попасть в маггла?! Засада. Хотя с другой стороны, а какая мне разница? Я смогу воплотить все мечты, исправить ошибки молодости, может, и канон подправлю. Ага, разбежался, осталось только подпоясаться! Изменится поведение — упекут в дурку. Расскажу про Дамблдора и Ко — хорошо если жив буду. Спасать кого-то? Гарри? Магический мир? Издеваетесь? У них магия, палочки, артефакты! А что я могу?! Не-е-е, идите в жо… в тайгу к тигру! Самому бы выжить.
Я попытался пошевелиться. Руки слушались с трудом, как и тело. Ноги я чувствовал, шевелить побоялся. В таком виде меня застали Петунья и Вернон. Ну не могу я их мамой-папой звать. Не могу!
— Дадли, сынок, как ты? — проворковала Петунья.
— Сын, ничего не бойся, расскажи, как всё было, мы их засудим. Кто тебя обидел?
— Я ничего не помню.
Лицо блондинки вытянулось, мужчина покраснел, глаза как у лягушки стали, навыкате.
— Совсем-совсем ничего? Сынок, это я, твоя мама, а это твой папа.
— Это я помню. Ещё брата Гарри и дом, и спальню, и машину, и таблицу умножения, и всё. Я не помню, что произошло.
Петунья вздохнула с облегчением.
— А где Гарри? Когда вы его привезёте? — я закашлялся. Блондинка подбежала к столику и взяла кружку с водой. Поднесла к губам. Я приподнялся. Вернон поддерживал меня. Отхлебнул воды. Хорошо. В палату зашёл доктор.
— Вам пора, не нужно его волновать, — Петунья поджала губы, у Вернона запульсировала жилка на шее, но, ничего не сказав, они направились на выход.
— Мы завтра приедем и привезём Гарри, — сказала Петунья, стоя в дверях.
Дверь захлопнулась, и я остался один в палате.
Обживаться в новом теле было… странно. Первая попытка встать самостоятельно провалилась. В ноги будто иголки всадили, я со стоном повалился обратно. Вторая попытка, предпринятая через час, была лучше — я смог встать, опираясь на спинку кровати. Кровать была железная, широкая, на колесиках. Попытка сделать шаг оказалась неудачной, и я упал. На шум прибежала сиделка и доктор. Хорошо, что не пришлось ничего объяснять, он сразу всё понял. Мне выдали ходунки, и, опираясь на них, я стал учиться ходить заново.
Вот как попаданцы в чужое тело сразу бегут исполнять миссию? Я даже не могу шагать нормально, вестибулярный аппарат и прежняя память не стыкуются. Доктор Джефферсон посоветовал не думать о том, что я хожу, просто идти, это как рефлекс. Сделал шаги, устал, постоял, опираясь на ходунки, пошёл дальше. Через три дня я смог ходить, опираясь на стену и часто останавливаясь.
Есть не хотелось от слова совсем, руки плохо слушались. Апатия накрыла. Да и моему новому телу полезно будет, похудею. Сиделка стала кормить меня с ложечки. Не хотел. Доктор Джефферсон пригрозил питанием через зонд. Еда была… сносной, но пресной. Пережившему голодные девяностые нормально. Есть можно.