Магнетрон

— Беседуя в начале этого года с Весниным в Ленинградском политехническом институте, я посоветовал ему выбрать тему для кандидатской диссертации. Я пообещал ему, что через два — три года, когда по моим предположениям, он справился бы с избранной темой, буду его оппонентом… Вполне сочувствую вашему смеху, товарищи. В заключение хочу сказать, что считал бы справедливым и приветствовал бы, если бы за сегодняшнее сообщение Владимиру Сергеевичу Веснину была присуждена ученая степень доктора технических наук без защиты диссертации. Я ставлю это предложение на обсуждение нашего высокоуважаемого собрания.

Едва Кленский замолчал, как Беневоленский вскочил и попросил слова к порядку ведения данного заседания.

Он сообщил, что вряд ли будет здесь возможно проводить тайную баллотировку, а без этого не может быть и речи о присуждении степени даже honoris causa[18], то есть без защиты диссертации.

— Я не читал ни одной опубликованной работы товарища Веснякина… простите, Веснова. Кроме того, как здесь справедливо было указано, магнетрон, который нам тут продемонстрировал товарищ Веснянский, — это всего лишь рядовая заводская разработка. Это признал здесь и сам товарищ Весников…

Академик Крылов встал и поблагодарил Беневоленского за весьма ценные и уместные указания. Затем он предложил высказаться академику Волкову.

— Впервые я встретился с Владимиром Сергеевичем Весниным около года назад, — начал Георгий Арсеньевич, — при довольно примечательных обстоятельствах. — Волков взглянул на Веснина, его кошачьи усы дрогнули. — Это было однажды вечером в заводской лаборатории…

Веснин вспомнил, как, одетый лишь в пестрые отблески тиратронов, он лежал на столе в лаборатории. Он покраснел и отвернулся. Он упустил смысл дальнейшей речи Волкова и вновь взял себя в руки и перестал смеяться лишь с фразы:

— …И оптика и электротехника — это науки о колебаниях и волнах, об электромагнитных колебаниях и волнах…

Когда Волков произнес слово волны, Веснин увидел, что глаза Георгия Арсентьевича изменили свое насмешливое выражение. Они стали совершенно круглыми, как у совы, злыми и вдохновенными. Всякий раз при слове волны лицо Волкова становилось прекрасным и голос начинал звенеть. И Веснин чувствовал, что электромагнитные волны есть цель, смысл и радость жизни этого человека.

— Оптика, — гремел Волков, — это наука о волнах в аппаратах, размеры которых во много раз больше длины волны. А электротехника занимается аппаратами, размеры которых во много раз меньше длины волны. Долгое время существовал разрыв между этими двумя областями. Веснин… — круглые злые глаза остановились на Володе, — Веснин, — повторил Волков еще звонче, — один из тех, кто перекинул мост от электротехники к оптике. Мы, электрики-радисты, должны быть горды тем, что мост через пропасть был воздвигнут с нашего, с электротехнического, берега. Я хочу, — продолжал Волков, — напомнить слова покойного Александра Васильевича Мочалова: «Когда исследователь приступает к новой работе, он подобен первобытному земледельцу, бросающему в землю неведомое зерно. То ли это семя злака, который даст урожай в тот же год, то ли это семя дерева, которое должно выхаживать много лет, пока оно принесет первые плоды». Работа Веснина принесла прекрасные, ценные результаты в исключительно короткие сроки, но я предвижу, что еще много лет мы будем вкушать плоды этой работы. Некоторые лица, считавшиеся авторитетами в области ультракоротких волн, забраковали в свое время идею многорезонаторного магнетрона… — Волков посмотрел на Беневоленского. — …Подводились теории под это ложное мнение о непригодности многорезонаторной конструкции…

Сделав паузу, Волков продолжал: