Магнетрон

— Знаю, знаю! Вам сегодня, как вчера, как завтра, — некогда. Но я к вам по очень коротенькому делу: не сможете ли вы попросить для меня у Жукова характеристику? Он вас уважает.

— Могу, потому что, как инженера, он и вас уважает. Вы хороший инженер.

Муравейский встал, выпрямился и крепко пожал руку Веснину.

— Я не знал, что вы такой… — Он лукаво, по-прежнему, сощурил глаза: — Я хотел сказать: «такой хороший товарищ», да, извините, вспомнил, что гусь свинье не товарищ. Ну, пока! Не буду больше отрывать вас от ваших высокоценных для всего мирового пролетариата занятий.

— Постойте, Миша, у меня к вам тоже есть просьба… И очень, очень большая.

Муравейский повернулся и встал, опершись обеими руками на спинку стула.

Он не мог лишить себя маленького удовольствия насладиться смущением Веснина. Но в чем именно должна заключаться просьба, даже он, при свойственной ему необыкновенной быстроте в мыслях, догадаться не мог.

— Помните, Миша, в последний раз, когда мы были с вами в Москве, зашел к вам в номер Цветовский… Когда вы, когда у вас…

— Не затрудняйтесь, все ясно! — перебил Веснина Муравейский. — Эта девица — я имею в виду мадемуазель Волкову — весьма энергичная барышня. Сегодня я от нее получил уже третье письмо о янтарях, а вчера к тому же пространную телеграмму. Очевидно, вам была поручена проверка исполнения. Ответьте ей, что пресловутое ожерелье выслано ей лично в Москву. Сознаюсь, — продолжал Муравейский, — после этих писем я совершенно разочаровался в Наташе. Никогда я не поверил бы, что дочь академика может писать в таком тоне и, мягко говоря, с такой экспрессией. Опасный тип эта Наташа!

Тут Михаил Григорьевич должен был сделать над собой почти физическое усилие, проглотив на лету рвавшуюся с языка фразу: «Валя — та была милей».

Он откашлялся и произнес;

— Есть такая теория, Владимир Сергеевич: чтобы выпрямить палку, ее надо перегнуть. Меня гнули и перегибали, возможно, чрезмерно. И у меня внутри что-то треснуло.

— Я уже сказал вам, что поговорю с Жуковым, — произнес Веснин, вставая.

Муравейскому осталось пожать протянутую руку и откланяться, что он и не замедлил сделать.

Мифические герои древности происходили от богов. Геркулес был сыном Зевса, Антей — сыном богини земли. Подобно своим божественным родителям, они не знали ни сомнений, ни усталости. В этом весь последний год жизни, год работы над магнетроном, Веснин был равен богам. Оставаясь после полного рабочего дня еще на много часов в лаборатории, он не испытывал усталости. Чем дольше он сидел за своими вычислениями и схемами, тем бодрее чувствовал себя. Кто много и упорно работает, знает, что такую бодрость поддерживает воля к победе.

Подчиненный упорному стремлению к цели, организм может выдержать очень большую нагрузку. Но когда дело завершено, когда оно входит в более спокойную стадию, то сказывается усталость, до тех пор не замечаемая, истощение сил, которым пренебрегали в увлечении захватывающей работой.

Горе и радость были неведомы мифическим героям, рожденным от богов. Вот почему они были так неутомимы, вот почему после совершения подвига силы их умножались, мощь росла. Но так бывает только в сказках.

Веснин всегда был уверен в том, что не существует силы, которая могла бы оторвать его от работы над магнетроном, нет такого препятствия, которого он не смог бы преодолеть.

Но теперь ему казалось, что работа, которая до сих пор составляла суть и смысл его жизни, уже никогда не сможет заполнить той зияющей пустоты, какую он ощутил, осознав, что нет больше на свете его матери.

Он почувствовал глубокую, безмерную усталость.

«Уйти, уйти отсюда…»

— Владимир Сергеевич, у меня случилась беда, — сказал Игорь Капралов и положил на стол Веснина конторскую книгу большого формата, которая стукнула, как деревянная доска. — Понимаете, Владимир Сергеевич, когда я начисто переписывал пояснительную записку к дипломному проекту, то прибавил в чернила сахару для блеска. Мне это ребята посоветовали. Было очень красиво. Вчера я все закончил и оставил здесь в шкафу. Там, вероятно, было сыро. Сахар набрал влаги, и теперь расклеить, раскрыть листы невозможно… Второй раз переписать — я уж никак к сроку не поспею. Как быть? Получился монолит какой-то…

В голосе Игоря слышались слезы. Его розовое, обычно сияющее, лицо выражало сейчас полное отчаяние.

— Читал кто-нибудь вашу пояснительную записку? — спросил Веснин.

— Сергей Владимирович Кузовков. Он обещал даже выступить на защите.

— Возьмите у Сергея Владимировича письменное заключение. Я буду на вашей защите диплома и со своей стороны смогу подтвердить, что в вашем проекте все правильно. Я ведь все ваши расчеты проверял.

После Капралова у стола Веснина снова, второй раз за сегодняшний день, оказался Чикарьков.

— Владимир Сергеевич, когда печи зажигать будем?

— Спросите у Олега Леонидовича, он распорядится. Чикарьков посмотрел на свои сапоги.

— Может, какие дополнительные указания будут насчет того, кому поручить, как зажигать… Если вообще, конечно, тут такое дело…