Магниты

«Ладно. Отцу твоему скажу, что ты со мной».

«СПАСИБО!!!!!!»

«Иди уже, проблемный».

Роман усмехнулся и пошел покупать билет на электричку до Москвы. Из электрички он позвонил Маше. Та ответила сразу, хотя Роман, признаться, боялся, что она его проигнорирует.

— Привет, — выпалил он в трубку и замолчал.

— Привет, — согласилась Маша и тоже замолчала.

Роман не мог слышать ее дыхание — слишком шумно было в электричке, — и это казалось жутко несправедливым. В груди ныло и тянуло оттого, что Маша вроде бы в одной с ним стране, в одном городе, но как будто на другой планете, до которой никак не дотянуться. И это все от проклятого недопонимания, которое Роман, идиот, только усиливает тем, что скрывает от нее приезд. Но ведь скажи он ей, она же будет волноваться или, чего доброго, вновь окажется в опасности, как в той аварии. Роман зажмурился. Он чувствовал себя «Вояджером-1», обреченным вечно скитаться по галактике без возможности вернуться на свою планету. Он хотел к Маше, он любил Машу. Он, кажется, дышать без нее нормально не мог.

— Я соскучился, — вырвалось у него. — Я безумно по тебе соскучился.

Маша издала в трубке какой-то звук, который Роман толком не расслышал, но от души понадеялся, что это не всхлип. Потому что от мысли, что Маша плачет, внутри все начало крутиться так, как будто сердце и желудок принялись кататься на карусели.

— Ром, а ты зимние каникулы планируешь в Лондоне провести, да?

Задай она этот вопрос до переписки со Стивом, Роман со своей патологической честностью ляпнул бы фатальное «не знаю». Он ведь правда не знал. Но сейчас он зачастил в трубку:

— Я в Москве буду. С тобой. Ко мне Стив постарается прилететь. Я очень хочу вас с ним познакомить. Очень. Ты ведь не против?

Он не знал, что будет делать, если окажется, что Маша не хочет проводить с ним каникулы. В динамике вновь раздался непонятный звук, и Маша тихо сказала:

— Правда?

— Правда. Ты ведь не против?

Кажется, он закричал в трубку, потому что на него оглянулись несколько человек.

В вагоне включилось оповещение на русском, и Роман затараторил, стараясь его заглушить:

— Я сейчас тороплюсь, но я тебе позвоню сегодня обязательно. Я люблю тебя, Маша! Очень-очень!

Он выключил микрофон, дождался Машиного ответного «люблю» и отключился, по-дурацки улыбаясь. Сердце в груди перестало крутиться на карусели, но, кажется, продолжило развлекательную программу танцами. Мужчина, сидевший на соседнем сиденье, смерил Романа взглядом и, усмехнувшись, сказал: «Пацан», а женщина с соседнего ряда улыбнулась и выдала: «Ну а когда еще кричать „люб­лю“ на весь вагон? Не в девяносто же». И в эту минуту привычка русских людей вторгаться в личное пространство вдруг не показалась раздражающей, хотя Роману и было неловко. Натянув на голову капюшон толстовки, он сполз по сиденью. Хотелось смеяться и хотелось обнять Машу.

О том, что через час он встретится с Волковым у кафе, координаты которого тот прислал, Роман старался не думать, прокручивая в голове Машино «люблю» и то, что она, кажется, все-таки проведет с ним каникулы, а значит, все у них наладится.

Выйдя из электрички, Роман сдал чемодан в камеру хранения, купил ролл с курицей в ближайшем супермаркете и спустился в метро. Там он увидел вчерашнее сообщение Ляльки. Оказалось, он пропустил и сообщение, и несколько звонков. Некоторое время Роман раздумывал, не перезвонить ли Ляльке, и решил, что не стоит. Нет, он почти не злился на нее за то, что она рассказала Маше о его отъезде. Что взять с несчастного ребенка? Просто он не знал, что ей сказать. Он уже объяснил, что любит Машу. Лялька пока не готова была это принять. Продолжать общение по телефону без возможности видеть ее реакцию Роман больше не рисковал. Для себя он решил еще раз приехать к Волковым и спокойно поговорить с Лялькой. Просто не сейчас, а когда они оба успокоятся. Успокоятся же они когда-нибудь?

С Волковым они столкнулись у кафе. И — вот сюрприз! — тот был не один. А еще он очень нервничал и, соответ­ственно, язвил. У него эти два процесса включались одновременно.