Магнолии были свежи (СИ)

Мадаленна выждала несколько секунд, прежде чем перчатки забыли бы его прикосновение и потом взяла их и принялась неторопливо натягивать на руку. Эйдин сначала недоуменно смотрел на нее, а потом она увидела, как непонимание медленно перешло в боль. Он отошел на несколько шагов назад, будто она дала ему пощечину и саркастично улыбнулся. Мадаленна старалась торжествовать, старалась думать, что она поступила так, как следует и старалась не думать о том, что она делает ему больно. Никакого счастья от этой мысли она не почувствовала.

— Вам так неприятно мое прикосновение?

Теперь вздрагивать настала очередь Мадаленне. Гилберт был снова равнодушным, он улыбался, и ей по-настоящему захотелось дать ему пощечину, только чтобы эта улыбка пропала с его лица. Он был совсем другим, таким она еще не знала — какая-то темнота была в его голубых глазах, и улыбался он совсем холодно. Как-то незаметно их душевные разговоры обернулись другой стороной, и теперь они старались побольнее ужалить друг друга. Лучше бы она вообще его никогда не встречала.

— Прошу прощения, сэр, это праздные разговоры, а им не место в университете.

— Какая великолепная глупость, — он оперся на дверь и пристально поглядел на нее. — Интересно, кто же это сказал?

— Вы, сэр.

— В таком случае, — он не смутился и холодно поклонился. — Не смею вас задерживать, мисс Стоунбрук.

— Еще одно, сэр.

— Да, мисс Стоунбрук?

Мадаленна слышала в его голосе раздражение, но не собиралась уходить, прежде чем не скажет последнее слово. Он мог как угодно относиться к ней, однако уважать был обязан.

— Я понимаю, что вам неприятно вспоминать нашу переписку, — он помрачнел. — Однако прошу, в следующий раз просто сожгите все или перешлите по почте, а не передавайте письмо через свою жену. Видите ли, я слишком сентиментальна и не люблю, когда мои письма, предназначенные одному человеку, читают другие, посторонние.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — нахмурился Эйдин. — Вероятно, вы что-то перепутали, мисс Стоунбрук.

— Нет, — тряхнула она головой. — Я ничего не перепутала. Ваша жена, Линда, передала мне это письмо, — оказывается, она сжимала его всю дорогу. — Она сказала, что вы попросили ее передать мне его.

— Я ни о чем таком Линду не просил, — было начал Гилберт, а потом замолчал и тихо выругался. — Я не просил ее об этом.

— И тем не менее, мое письмо оказалось у нее.

Гилберт протянул руку, чтобы забрать его, но Мадаленна неторопливо разорвала листок надвое и только успела заметить промелькнувшую фразу: «Уважаемый мистер Гилберт,»; в горле стало сухо.

— Пожалуйста, перешлите мне письма, сэр. — она посмотрела прямо на него, и увидела, как темнота в глазах начала рассеиваться. — Будет неудобно, если и их найдет ваша жена. Не беспокойтесь, — она предупредила его вопрос. — Ваши я уже сожгла.

Чувствуя, что еще немного, и она упадет, Мадаленна повернулась, и когда уже собралась уходить, проговорила:

— Желаю вам хорошей семейной жизни, сэр. И передайте вашей жене, что я сделала все, о чем она меня просила.

***

Мадаленна пришла домой уже когда фонари зажглись на улице. Она не знала, сколько часов бродила по городу, заглядываясь на витрины и стараясь не смотреть в зеркало. Мадаленна не хотела идти домой — там все было таким мягким, знакомым, уютным, а ей больше хотелось спрятаться в какой-нибудь дыре и забыть вообще, что у нее есть дом. Мама наверняка волновалась, но даже эта мысль не заставила Мадаленну идти быстрее. Она пропустила все обязательные пары, и в глубине души надеялась, что ее исключат сразу после сегодняшних занятий. Вдруг мистер Гилберт расщедрится и напишет прошение об ее исключении? Вот тогда она бы действительно стала намного счастливее.

Какое-то время Мадаленна сидела в городском саду, смотрела на играющих детей, на школьников, бегающих из стороны в стороны и запускавших бумеранг. Потом, когда стало темнеть, она решила дойти до вокзала. Он оказался не так далеко от дома, как Мадаленна думала, и час она простояла около касс с билетами в Портсумт. Вообще, она могла уехать прямо сейчас, а Аньезе позвонить прямо из особняка. Но следом за этим она вспомнила мамин обморок, и как тихо они ходили, стараясь не потревожить ее. Она вспомнила, какой измученной тогда казалась мама и вдруг поняла, почему Аньеза так не хотела ее встреч с мистером Гилбертом. Она понимала, что все придет к этому, она понимала, что все закончится ее слезами, потому что у Мадаленны просто не было сил вести борьбу. Если хотя бы был мистер Смитон, и она не переживала его похорон и отъезд отца, то, возможно, она бы и пригрозила Линде сама и сказала все, что она думала об этом. Но Мадаленна промолчала.