Магомед, Мамед, Мамиш

"Салам-алейкум!" - говорит. Усы торчком, лицо ще-тиной обросло. Папаху пыльную, мохнатую, с мель-ницы, что ли, на хрустальную вазу надел. "Ой!" ски-нул спинную подушку носильщика, а там, на спине, где подушка была, большое черное пятно от пота, чарыками на ковер ступает - отваливаются, остаются на вор-се комья грязи. Хасай побледнел. "Сбегай на кладбище!" - успевает шепнуть Are. "Зря посылаешь,- отец ему,- нет там моей могилы, вот же я, пришел". Все видят деда, но не узнают. Только Хасай отца узнал, помнил ведь, а братья его, те ма-ленькие были... А вот как Мамиш узнал, это загадка! "Ну, что вы тут без меня?! - спрашивает грозно.- За-врались, расхвастались? Покажи-ка мне лживую свою морду, посмотрю, как ты лихо на коне скачешь, кости мои топчешь, имя мое на выгоду себе склоняешь!.."

- не встанет и не войдет, валяй бахвалься!

- уфф, отлегло!..

- Если бы хоть одним глазом увидел, как высоко воз-несся его сын Хасай, решил бы наверняка, что это все-го лишь сон! Спасибо нашему веку! Да и как поверить? Когда мой покойный отец в свои неполные сорок лет ушел из жизни, кем я был? Подростком лет трина-дцати! И все заботы о семье пали на мои плечи. Are было десять, Тукезбан восемь, Гейбату и того меньше, а у Теймура только-только зубки прорезались. Стал я кон-дуктором-билетером, вы знаете. На нашей улице про-ложили трамвайную линию, и новенький красный трамвай проходил мимо наших окон. Изменили и облик улицы, и ее название, и всех нас вывели в светлую жизнь в этом новом мире! Да, обыкновенный кондук-тор! Знали бы вы, как сегодня я горжусь этим! Нет, вам этого не понять! И не спорьте! А когда приходит-ся писать автобиографию, а я это делаю нередко - поездки, то да се, всякие передвижки, представления,- то четко, так, чтобы все, кто читает, обратили внима-ние, вывожу и еле удерживаюсь, чтоб не подчеркнуть: в таком-то году я, сын амбала, работал кондуктором в трамвае, а в таком-то - водителем!.. Если бы можно бы-ло красным карандашом, под линейку, подчеркнул бы, да неловко!.. Часто говорил, скажу и теперь: именно трамвай стремительно вытолкнул вперед вашего Хасая, уютный, быстрый, полный света и тепла, звон-кий трамвай! Сначала кондуктор, потом водитель, курсы, общественная работа, снова курсы, профсою-зы, то да се, война и так далее! И, как говорят братья, за которых умру и не пикну, острый нож в дурной глаз, и да не сглазить аксакала нашего рода Хасая! ...Год, месяц и даже день рождения каждого из Бахтияровых знает лишь Тукезбан; у нее специально заведе-на была простая ученическая тетрадь, которую, уез-жая из Ашхабада, взял с собой Мамиш, вернее, она каким-то образом оказалась у него в чемодане и выплы-ла наружу в Баку. И Мамиш рад ей, хранит на па-мять.

В голодную зиму шестнадцатого года амбал Гюльбала-киши спас от гибели бекскую дочь Мелек. У нее нико-го не оставалось, весь род вымер, только угловой дом, да и тот почти развалился. Родичи Гюльбалы всей апшеронской деревней служили беку, и Гюльбала, пере-ехав в город и став амбалом, продолжал, по обычаю, гнуть шею перед бекским родом. Но деревня еще раньше, чем бек, обнищала, и Гюльбала в последние годы, пытаясь отдалить от бека голодную смерть, по просьбе старика сбывал одну за другой фамильные ценности, перламутровый поднос или герб с изумру-дом на полумесяце и бриллиантом на звездочке, до-машнюю утварь. Носил больного, худого, как щепочка, на руках к доктору, отправлял в Петербург царю пись-ма с напоминанием о былых заслугах родичей бека "перед царем и отечеством". И отец и дед Агабека бы-ли офицерами царской армии, отец участвовал в рус-ско-турецкой войне, а дед в "победоносной", как писал Агабек в своем прошении, войне с "персидским ша-хом", которая завершилась "избавлением Азербайджа-на от азиатчины и дикости". Но надеждам Агабека не суждено было сбыться: началась мировая война, бека разбил паралич, затем пришла смерть. Мелек и не по-мнит, как стала женой Гюльбалы. Первенца он назвал именем своего отца, Хасаем, потом родился Ага, по паспорту Агабек, унаследовавший имя покойного отца Мелек. А дальше пошли Тукезбан (это имя матери Гюльбалы, таков обычай), Гейбат (в честь близкого друга Гюльбалы, погибшего при разгрузке английского судна) и последний Теймур.

Хасай не любил вспоминать отца-амбала и вообще отцовскую родословную, а тут вдруг понесло его... Ча-ще и охотнее рассказывал о матери и ее бекском роде. "Ты же,- кричит, задыхаясь, Хуснийэ и ищет слова похлеще, чтоб больнее было,- ты же полураб! Отец твой был рабом, и в тебе течет эта рабская кровь!..- Очередная вспышка ревности.- Ни чести в тебе, ни гордости! Какая женщина поманит, за той ты и бе-жишь! Был холопом и остался им!" А сегодня Хасай вдруг отца вспомнил. Служили всей деревней Агабеку, а почему, и сами не знали. Испокон веков, и праде-ды, и деды, и сам амбал Гюльбала. Под балкой бекского дома и погиб: решил подправить балкон, подгнив-шие балки сменить, уже почти все сменил, а одна по голове его - насмерть.