Май без императора

— Шрам, — бессвязно ответил Егор. — Несколько месяцев назад Аника Блонтэ со своей племянницей попали в аварию. Племянница погибла, а Аника порезалась лобовым стеклом, и у нее на щеке остался след. О нем нельзя было не упомянуть, но ты не упомянул, потому что полтора года назад, когда она приезжала в особняк (а не три недели назад, как ты утверждал), шрама еще не было. Я был уверен, что она скрыла свой визит к Юлию незадолго до его смерти — а никакого визита не было. И отметки в загранпаспорте тоже. А потом я пошел к Элеоноре Львовне и спросил, как звали кота — предшественника Кессона, который утонул в аквариуме…

— Маркиз, — Роман зло сплюнул. — Всегда ненавидел эту тварь. Такой же ворюга, как и хозяин. Его кормили деревенской сметаной и баварскими сосисками, а он спер у меня копеечную котлету, мразь… Я поймал его и утопил в аквариуме с рыбками.

— Что же ты делал у Юлия? Строил забор?

— И забор, и подъездные ворота… Я же мастер на все руки. И никто не обратил на меня внимания, когда я заявился в особняк во второй раз, вместе с тобой.

Ромка сделал паузу, будто прислушиваясь.

— А вода-то прибывает… Мы как раз поставили ворота, и Юлий пригласил нашего бригадира к себе в кабинет за расчетом. А я топтался в коридоре — ну и заглянул в хозяйскую спальню (она приоткрыта была). Просто так, полюбоваться на буржуйскую роскошь. И увидел гобелен на стене.

— Тот, что со сценой охоты?

— Этот гобелен когда-то принадлежал моему прадеду.

— Значит, ты правнук академика Добеля?

— Что?! — фонарик качнулся, и сбоку, на периферии светового пятна, возникло искаженное Ромкино лицо. — Черта с два, друг мой. Черта с два я имею какое-то отношение к этому ублюдку, запомни. Знаешь, чем он занимался в Ленинграде во время блокады? Выменивал ценности у стариков. Приходил к тем, кто уже не мог встать от голода, и предлагал осьмушку хлеба или стакан отрубей — за подлинник Андрея Рублева, золотое яйцо Фаберже, собрание старинных книг… О, это было очень выгодный бизнес. Доходяги ему руки целовали. Но больше всего ему хотелось заполучить коллекцию раритетов времен Наполеона — он ведь был помешан на Наполеоне… Он пришел к моему прадеду, профессору Садовникову, и предложил сказочное богатство: буханку хлеба. Только представь себе: не осьмушку, не четвертинку — целую буханку. И прадед согласился. Может быть, благодаря той буханке он и выжил в блокаду. Потом они с Добелем много лет дружили семьями — вплоть до ареста в пятьдесят первом. Познакомили жен — и те стали подругами. Познакомили детей и внуков — мой отец в детстве дружил с внучкой академика, она звала его Каем, как в сказке о Снежной королеве, а он ее — Гердой, надо же, хрень какая…

— Откуда ты знаешь?

— А она нашла меня несколько дней назад.

— Кто?

— Герда. Екатерина Николаевна, чертова горничная. Пригласила к себе — причем довольно оригинальным способом: подбросила блокнот в мой почтовый ящик. Я этот блокнот забыл в особняке, в гостевом домике, а она подобрала. Я еще спросил, как она узнала, что блокнот мой — я ведь его не подписывал. А она показала рисунок на последней странице: герольд в буденовке. Понятия не имею, почему я его нарисовал: просто сидел на крыльце, размышлял о чем-то, чертил что-то автоматически… Оказывается, точно такого же мой папаша, Кай то есть, нарисовал в книге Андерсена, представляешь? Чертовщина какая-то.

Егор слабо улыбнулся.

— Ты же сам говорил: в этом доме полно чертовщины.

— Да уж, — Ромка хмыкнул в бороду. — Усадила меня за стол, тараторила, что мне не о чем волноваться: Милушевич свое получил (пусть сынок, не папаша, который служил в НКВД), что она подтасовала улики против Марии, а в мою сторону никто и не чихнет… Я поинтересовался, почему она меня выгораживает, она ответила: «Старые долги надо отдавать». Оказывается, она всю жизнь мучилась оттого, что ее дед обокрал моего прадеда. Комплекс вины, видишь ли…

— Зачем ты ее убил? — спросил Егор. — Она все равно тебя бы не выдала. Умерла бы, а не выдала.

— Вот и я подумал о том же, — равнодушно отозвался Ромка. — Посмотрел на нее, восторженную, помолодевшую и счастливую, и решил: пусть такой и умрет. Иначе начнет таскаться за мной по пятам, объясняться в любви… Яд у меня все время был с собой. Ну, и подсыпал… Она, когда поняла, что выпила мышьяк, даже улыбнулась, честное слово. Радостная такая вышла улыбочка…

Ромка сделал паузу.

— А знаешь, Садовников все-таки отомстил Добелю. Когда его взяли, он на первом же допросе показал на Добеля как на своего сообщника.

— Сообщника в чем? — не понял Егор.

— В чем тогда в основном обвиняли. Сотрудничество с западной разведкой, саботаж, подготовка покушения на товарища Сталина… Их обоих расстреляли в пятьдесят первом: Добеля и Садовникова. А коллекция попала к Валентину Милушевичу, папаше Юлия. Так что усвой, друг детства: я не вор. Я взял то, что принадлежит мне по праву. И никто, ни одна сволочь меня не заподозрит: Герда постаралась.

— А как же Элеонора Львовна?