Май любви

— О, полно, Филипп! Я никак не участвую в его попойках и не имею дела со всякой шантрапой, вы же знаете! Каждый из нас находит в другом устраивающего его собеседника. И не больше того. Я не взялся ни следить за ним, ни охранять его добродетели, которые, насколько я знаю, действительно подвергаются опасности. Я, как Понтий Пилат, умываю руки.

— Черт побери! Нельзя сказать, чтобы это была очень активная позиция!

— Я беру от каждого то, что меня устраивает, что он может мне дать. И ничего другого. Артюс далеко не глуп. Он так же непобедим в диалектике, как и в физических упражнениях. Мы с ним спорим, плаваем, занимаемся борьбой. Этим и ограничивается наша дружба. Его личная жизнь меня не касается.

— Правда ли, что он живет на улице Ванв, в старом замке Вовэр, пользующемся зловещей репутацией?

— Да, это так. По крайней мере, в настоящее время. Как истинный голиард, он нигде надолго не задерживается. У него своеобразное представление о жизни, свойственное бродягам.

— Судя по слухам, это логово бездельников, бродяг, нищих и беглых монахов.

— В этих россказнях, как всегда, есть правда, но люди преувеличивают. На самом же деле Вовэр скорее прибежище тех, кто предпочитает парижской слежке осторожную изоляцию.

— То есть для тех, у кого рыльце в пушку.

— Или для тех, кто в бегах.

Опершись на ореховый ствол, Арно покусывал сорванную травинку.

— Вы будете продолжать встречаться с этим голиардом и после того, что произошло на Гревской площади?

— Он же был пьян!

Флори задумалась.

— Брат, вам, наверное, неизвестно, что вчера, после обедни, в лесу Руврэ он с несколькими подобными ему типами привязался к нам, когда мы пришли в лес за «маем», и дело кончилось тем, что он силой поцеловал Кларанс.

— Черт побери! Это какая-то мания!

Разозлившись, Арно вырвал с корнем пучок травы.

— Мне никто не говорил об этом, — помедлив, сказал он. — Расскажите поподробнее.

Филипп слушал Флори с не меньшим вниманием, чем Арно.

— Право, — заметил он, когда она умолкла, — мы очень обязаны Гийому! Если бы в обоих случаях он не оказался рядом, один Бог знает, что бы с вами сталось.

— Да, — согласилась молодая женщина, вертевшая между пальцами перо, которым она до того писала. — Действительно, его присутствие оказалось для нас спасительным.

— Вы, шурин, по-прежнему считаете, что Артюс хороший парень, просто любящий выпить?

Горячность Филиппа разбилась о спокойствие студента.

— Ему ударил в голову Май, — проговорил тот, пожимая плечами. — Он большой грубиян, согласен с тобой, но и он не лишен куртуазности. Чтобы с таким упрямством привязываться к беззащитным женщинам, к тому же из семьи одного из своих друзей, он должен был совершенно потерять рассудок. Мне трудно осудить его, не выслушав того, что он скажет. У нас в два часа занятия в университете. Он там будет. Я поговорю с ним. И строго предупрежу его.

— А что вы сделаете, если он признается, что действовал совершенно сознательно?

— Задам ему хорошую взбучку.

— Он сильнее любого дровосека! — вскричала Флори. — Он убьет вас! Умоляю, Арно, ради меня — не вступайте с ним в драку!

Арно рассмеялся:

— Мне не впервой. Если он крепок, как дуб, то я гибок, как лиана, — вы же знаете, лиана душит дуб.

— Ради Пресвятой Девы, Филипп, почему вы толкаете моего брата на такое безумие! У него полно друзей. Зачем вам в это вмешиваться?

— Да просто потому, что этот голиард не проявил к вам должного уважения, дорогая!

— Этого недостаточно.

— А мне кажется, что вполне достаточно!

— Полно, полно, — заговорил Арно, поднимаясь, — какого дьявола! Я вовсе не хочу стать причиной вашей первой ссоры! Когда я подходил, вы целовались, вот и займитесь снова этим милым препровождением времени и не думайте обо мне. Я исчезаю.

— Умоляю вас… — начала было Флори, но брат ее больше не слушал.

Он направился к дому, где обнаружил склонившуюся над рукописью Берод Томассен, с которой очень любил поболтать. Ему нравился склад ума старой женщины. С тех пор как он с нею познакомился, то есть со дня помолвки сестры с Филиппом, между ним и ею установились интеллектуальные отношения, подобные тем, которые он мог бы завязать с любым из своих университетских товарищей. Несмотря на разницу в годах, они относились друг к другу с уважением, достаточным для того, чтобы предпочесть общество друг друга любому другому, и черпали в своей общей любви к книгам темы для разговоров, которые их занимали.

— Дражайшая мадам, я вас приветствую!

Берод улыбнулась тысячами своих морщин и, бросив на студента живой проницательный взгляд, ответила на приветствие.

— Размышляя о диссертации, которую вы, дорогой Арно, пишете, — проговорила она, — я отложила для вас тетрадку из «Органона» Аристотеля, которая вас заинтересует.

Ее нагрудник не отличался свежестью, блузе было не меньше десятка лет, но лицо ее, обтянутое пергаментной кожей, излучало такое знание, что Арно, как всегда, почувствовал себя очарованным этой неподвластной времени женщиной, выглядевшей так, словно она была сделана из того же материала, что и переписываемые ею изо дня в день фолианты.