Маячный мастер (СИ)

Ему ответил заливистый лай — Кора выбралась из своего убежища и, запрыгнув на крышу рубки, приветствовала высокое небо с бегущими в невозможной синеве барашками облачков, морской простор, широкая гавань, вся в лоскутках парусов. Лес корабельных мачт у невидимых отсюда пристаней — а за ними проглядывает белый, с черепичными крышами город, удобно устроившийся между сползающих к морю горных отрогов.

[1] французский фразеологизм, по смыслу — «положение обязывает»

III

«Сколько раз я возвращался в Зурбаган — а всё никак не могу привыкнуть. К тому, как расступаются внезапно сотканные из волн, ветра и облаков стены, как распахивается перед бушпритом гавань со стоящей на утёсе величественной башней Истинного маяка. Участок акватории, на котором мы оказываемся всякий раз, специально выделен для таких как мы 'гостей» — здешние правила требуют от любого оказавшегося здесь судна как можно скорее покинуть «зону прибытия» — во избежание столкновения со следующим визитёром. «Зона отбытия» располагается милях в трёх мористее, в сторону островной гряды, запирающей гавань с юго-востока. Там тоже всё строго — коридор, по которому должно двигаться покидающее Зурбаган судно, тоже ограничен бело-красными бакенами, на которых в тёмное время суток зажигают масляные фонари.

Занимается этим особая портовая служба, набранная компания из двух-трёх десятков мальчишек. Они снуют по акватории в гребных лодочках, на корме которых установлены большие решётчатые лампы, подливают масла в бачки бакенов и запаливают по вечерам от этих ламп фитили бакенов. Утром тушить их не надо — порции масла всякий раз рассчитаны так, чтобы лампы гасли, когда солнце разгонит предрассветные сумерки и в «иллюминации» больше не будет необходимости.

Себя это пацаньё называет «фитильщиками» (в отличие от фонарщиков, отвечающих за уличное освещение) и носит как отличительный знак своего «цеха» оранжевые, цвета огня, рубашки, украшенные метровым отрезком бакенного фитиля — широкой, в два пальца, полосой, сплетённой из хлопчатобумажных нитей, которую они повязывали на плечо на манер аксельбанта. Когда я, в самый первый свой визит в Зурбаган, впервые увидел «фитильщиков» — то сразу вспомнил и форму барабанщиков свердловского отряда «Каравелла», и мальчишек-факельщиков из «Ночи большого прилива». В «той, другой» жизни я немало пообщался со студентами, ведущими разновозрастные ребячьи отряды, даже походил с ними под парусами — а у этой братии книги Крапивина были, считайте, настольными.