Маяк Петра Великого

— Ага. Что?! Уже в моих бумагах порылись?!

Вместо ответа инспектор показал ему подпись под рисунком. О том, что самая сила арки должна была наступить именно седьмого октября. Барышня не теряла времени попусту.

Купец рыкнул и бросился-таки на неё. Одну оплеуху она словила. Потом мы с Семёном скрутили его. Пришлось даже разок табуреткой приложить.

— Теперь вы видите, что этот человек опасен для общества? — сказала барышня, потирая щёку ладошкой.

— До вас ему далеко, — строго возразил инспектор. — Семён, отправьте его в камеру. Пусть там в себя приходит. Потом гоните в шею. Нечего казённое место занимать. Ну а вам, Маргарита Викторовна, придётся задержаться у нас до суда.

— В хорошей компании отчего ж не задержаться, — очень спокойно ответила она.

Потом встала и в сопровождении Семёна отправилась в камеру.

* * *

Какое-то время мы молчали. Инспектор пил чай и читал мой рапорт. На его лице застыла гримаса отвращения. Час назад я бы с интересом гадал: это потому, что чай остыл, или это я там чего-то эдакого понаписал. Сейчас же мне было всё равно. Я просто сидел на стуле, пытаясь уложить в голове мысль о том, как сущий ангел обернулся отъявленной дьяволицей. Мысль не укладывалась.

— О чём задумались, Ефим? — раздался голос инспектора.

Отложив рапорт, он смотрел на меня.

— Да так, ни о чём. Скажите, Вениамин Степанович, а как вы сразу сообразили, что это убийство?

— Логика, Ефим, — последовал ответ. — Логика и знание жизни. Начнём с утопленника. Он прожил в Кронштадте четыре года, а плавать так и не научился. Значит, действительно воды боялся. Это бывает. Особенно если чуть не утонул, как нам Маргарита Викторовна рассказывала. Видел я такое, и не раз. Но только если он воды боялся, то должен был страх свой преодолеть, чтобы в канал прыгнуть. А что такое самоубийство? — он щёлкнул пальцами и сам же ответил на свой вопрос: — Это, Ефим, бегство от трудностей. Если он себя смог преодолеть, какие после этого трудности могли его испугать? Да никаких. Нет, будь юноша слаб духом, он бы в петлю полез или яду наглотался. На несчастный случай тоже не похоже. Юноша разделся, рядом заблаговременно приготовлена верёвка. Хорошая верёвка, такая долго бы не завалялась. Плюс картинка с указанием на сегодняшнюю дату как день силы.

— Ну, это уже мистика, — сказал я.

— Это чушь, — строго поправил меня инспектор. — То есть, конечно, в настоящем деле она — важная деталь, как причина, побудившая жертву пойти на поводу у преступника, но сама по себе вся эта мистика не существует. За каждой тайной стоит вполне реальный человек, который не хочет делиться своими секретами. В нашем случае секрет заключался в том, ради чего стоило седьмого октября отправить юношу в канал. Тут были возможны варианты, но даже сама по себе эта дата говорила о том, что купание в канале не было случайным или, скажем, совершённым под влиянием душевного порыва. Оно было подготовлено загодя. С учётом того, что плавать юноша не умел — это было убийством.

— Логично, — признал я.

— Конечно, поведение Маргариты Викторовны могло быть следствием глупости, а верёвку мог очень кстати обронить проходивший мимо торговец, но, как я вам уже говорил, за всякой случайностью прячется своя закономерность, которую необходимо отыскать, — инспектор покачал головой. — Должен признать, преступление у неё получилось почти идеальным. Жертва сама прыгает в канал, сама тонет, и даже с тем фактом, что к каналу эта парочка пришла подготовленной — доказать в суде именно убийство будет не так-то просто.

Раздался стук, и в дверь заглянул Семён. Инспектор поднял голову.

— Прошу прощения, Вениамин Степаныч, — сказал дежурный. — Ефим, там по твою душу бабка пришла.

— Какая бабка? — не понял я.

— Фролова Фёкла Ильинишна. Говорит, пришла каяться.

Инспектор взглянул на часы.

— Как раз вовремя, — проворчал он так, что и не поймёшь — рад или не рад он, что старуха сама в полицию пришла. — Ну, что встал? — фыркнул он на Семёна. — Зови, коли пришла. Чего старого человека в коридоре держишь.

Дежурный тотчас исчез. Дверь распахнулась, пропуская согнувшуюся старушку. Видать, радикулит так и не отпустил. Фёкла Ильинична тяжело опиралась на палку.

Инспектор уступил ей своё мягкое кресло, предложил чаю, а каяться переориентировал на меня. Мол, вот он всё запишет, что вы сочтёте нужным сказать. Бабка первым делом рассыпалась в извинениях, что не сразу пришла в полицию, да так многословно, что пришлось её прервать.

— Фёкла Ильинишна, — попросил я, — ваше раскаяние отмечено и будет учтено. Про ваши ночные поиски с лопатой мне тоже всё известно. Давайте уже по самому факту кражи.

Бабка выпучила на меня глаза.

— Это ж откуда тебе известно, милок?

— Работа такая, — кратко ответил я.

Бабка опять запричитала. Мол, конечно, молодой да грамотный, куда ей за мной угнаться. Кое-как я всё-таки направил беседу в более конструктивное русло.