Маяк Петра Великого

— Да, это важно, — согласился инспектор. — Но это не объясняет, почему юноша оказался в канале. Почему, Ефим?

Его указательный палец, как револьвер, нацелился на меня, требуя незамедлительного ответа. Вот так сходу у меня была только версия о самоубийстве.

— Не иначе умом тронулся, — сказал я.

Инспектор сложил пальцы домиком и задумчиво уставился поверх них на свою кружку с чаем. Она была достойна особого внимания: размером с пивную, из синего фарфора с золотым узором. Если повернуть её к себе ручкой, то слева красовался герб Российской империи, а справа — императорский вензель. По слухам, это был подарок от самого государя.

— Положим, ум — потеря серьёзная, — констатировал инспектор. — Действительно, есть о чём сожалеть. Опять же, без него глупости всякие легче совершаются. А с чего он так вдруг умом тронулся, вы, конечно, не знаете?

Я пожал плечами.

— Тогда спросите у свидетельницы, — сказал инспектор. — Где, кстати, эта красавица?

— В приёмной, — ответил я. — Семён обещал найти ей что-нибудь накинуть на плечи. Она тоже малость промокла под дождём.

— Вот как? — произнёс инспектор. — Хорошо, зовите её сюда.

Не успел я подняться со стула, как в дверь постучали и в кабинет заглянул Семён. Высокий, на голову выше меня, франтоватый и всегда одетый с иголочки, сейчас он более всего напоминал кота в самом конце марта. Глаза потухли, лапы заплетались, и только грудь, исключительно по привычке, колесом. В руках Семён держал объёмистый свёрток и пару сапог.

— Ну, что там барышня? — сразу осведомился инспектор.

— Плачет, Вениамин Степаныч, — ответил Семён. — Сейчас в приёмной потоп будет почище, чем на улице.

— Только этого не хватало, — проворчал инспектор и отхлебнул чаю: — Что-нибудь по делу есть?

— Так точно, — ответил Семён. — Наш утопленник — Золотов Андрей Викторович, шестнадцати лет отроду, уроженец Нижегородской губернии. Барышня — его родная сестра Маргарита Викторовна. Из других родственников — дядя, он же — отчим, Золотов Артём Поликарпович. Имеет какую-то третьеразрядную торговлю в Кронштадте. Вот… Тело, как вы распорядились, доставили к нам в холодную, а это вот его вещи.

Семён положил на мой стол свёрток, а сапоги поставил рядом.

— Есть что-нибудь интересное? — осведомился инспектор.

— Виноват, Вениамин Степаныч, не смотрел, — ответил Семён.

— Ефим, посмотрите, — сказал инспектор.

Я развернул вещи утопленника на столе. На первый взгляд, тут было всё, что я успел заметить у ограды. Поиск по карманам принёс мне серый конверт из парусины. Внутри оказался лист плотной бумаги, сложенный вчетверо. От воды он нисколько не пострадал.

На листе был карандашный рисунок, выполненный, надо сказать, с немалым мастерством. Я сразу узнал Андреевский собор и угол канала, где недавно искупался. Над каналом, именно там, где утонул этот Золотов, возвышалась гигантская каменная арка. Мне сразу показалось, будто бы я её где-то видел, но никак не мог вспомнить, где именно. По крайней мере, не у собора точно. Ничего подобного там не было.

Под рисунком чёрными чернилами была сделана надпись: «максимальная сила седьмого октября». Буквы были такими мелкими и угловатыми, что поначалу я принял их за орнамент. Сама же надпись мне ни о чём не говорила. Семёну тоже, а вот инспектор сразу нахмурился. Оборотная сторона листа оказалась чистой.

— Это всё? — спросил инспектор. — Ни денег, ни документов, ни предсмертной записки?

— Нет, больше ничего, — ответил я.

— Что ж, придётся работать с тем, что есть, — сказал инспектор. — И, кстати, я хочу сразу обратить ваше внимание на дату.

— Сегодняшняя, — отозвался я. — Может быть, имелась в виду буря этой ночью? Если он собирался топиться, то у него были все шансы сделать это даже не прыгая в канал.

— Но он туда прыгнул, — возразил инспектор. — Причём уже после того, как прошла буря. Это, Ефим, делает вашу версию несостоятельной.

Других предположений у меня не было. Должно быть, это отразилось на моём лице, поскольку инспектор нахмурился и покачал головой.

— Мне это представлялось очевидным, — сказал он. — Впрочем, ладно, это не самая важная деталь. Сообразите по ходу расследования.

Последняя фраза со всей очевидностью подразумевала, что расследование предстоит проводить именно мне. Так оно и оказалось.

* * *

Расследование я начал со знакомства с Маргаритой Викторовной. Теперь наконец у меня появилась возможность рассмотреть её как следует.

Барышня была очень худенькой и очень красивой. В белом платье, с прекрасным лицом и ореолом золотистых волос, она казалась мне ангелом. Старый пуховой платок на её плечах, который Семён раздобыл не иначе как в чулане, топорщился в разные стороны, будто ощипанные крылья, но барышню это не портило. Даже напротив, прямо-таки взывало желание выступить на её защиту.

Когда Семён пригласил барышню в кабинет, инспектор любезно предложил ей чаю. Она отказалась. Инспектор кивнул и погрузился в бумаги, всем своим видом давая понять, что всё последующее ему совсем не интересно. Я придвинул стул для посетителей к своему столу.

— Сюда, пожалуйста, — сказал я.