Маяковский едет по Союзу

История парохода сама по себе небезынтересна: построенный в 1913 году, пароход «Тверь» был переименован в 1926 году в «Теодор Нетте». Отслужив свой век, пароход должен был отправиться в самый дальний наш порт. Этот рискованный рейс поручили капитану М.И. Кислову. Нынче пароход уже потерял свой первоначальный вид и служит в Петропавловске-Камчатском лишь причалом.

Есть во Владивостоке грузовой пароход «Владимир Маяковский», и когда он проходит у берегов Камчатки, то, находясь на траверзе причала, традиционными гудками приветствует своего старшего брата «Теодора Нетте». Это весьма чувствительно и символично — пароходы разговаривают между собой, как в стихах поэта.

Я несколько раз пытался уговорить Владимира Владимировича зайти в курзал — рядом с гостиницей. Он не соглашался. И вдруг встречаю его на концерте.

— Просто от скуки зашел. Не особенно люблю концерты.

В тот день среди других выступал С.Я. Лемешев, тогда еще молодой певец. И хотя Маяковский «не особенно любил концерты», послушав Лемешева, он сравнил тембр его голоса с собиновским, предсказал певцу большую будущность — и не ошибся.

После вечера Маяковского окружили артисты «Синей блузы»[6].  Маяковский пригласил их на поплавок. «Синеблузники» жаловались: нет репертуара — мало пишут, не интересуются «малыми формами».

— Почему вы «малая форма»? — сказал Маяковский. — По-моему, вы большая форма. Ведь эстрада — самое доходчивое из искусств, не считая кино. А Большой театр, вы думаете, от одного названия — уже большая форма? Я считаю это неправильным. Вы — самая большая форма!

Разговоров хватило надолго, не заметили, как минула полночь.

Когда подали счет, Маяковский — тоном, не допускающим возражений:

— Довольно, товарищи, довольно, я плачу. А теперь я провожу вас домой, и на этом «дикий кутеж» будем считать законченным!

«Синеблузники» жили далеко, дороги хватило на добрый час — в гору, почти до Ливадии. Когда вернулись, уже брезжил рассвет.

Вскоре Маяковский написал для эстрады гротеск «Радио-Октябрь». Возможно, эта встреча ускорила осуществление его замысла. Премьеру приурочили к 9-й годовщине Октября.

Умер Дзержинский.

Эта весть потрясла Маяковского. Он не находил себе места, отказался выступать в ближайшие дни…

Наконец, отложенный вечер состоялся, но прошел он серьезное, строже, чем всегда. И без того подавленное состояние в день траурного известия усугубилось тяжелой сценой: знакомый Маяковского (директор гостиницы «Россия»), бывший чекист, больной острой формой туберкулеза, узнав о смерти Феликса Эдмундовича, упал в обморок на мраморной лестнице гостиницы, разбив при этом в кровь голову. Все это произошло на глазах Владимира Владимировича.

Через год в поэме «Хорошо!» появились строки:

«Юноше, обдумывающему житье, решающему — сделать бы жизнь с кого, скажу не задумываясь — „Делай ее с товарища Дзержинского“».

А вскоре Маяковский написал стихотворение «Солдаты Дзержинского», посвятив его Валерию Михайловичу Горожанину.

Владимиру Владимировичу очень понравился Гурзуф — роскошный парк, уютный клуб посреди парка и, конечно, домик Пушкина!

— Сюда входил сам Пушкин, — сказал он у парадной двери. — А куда выходил — не знаю. Возможно, убегал по ночам через черный ход.

Он внимательно и с явным удовольствием разглядывал домик, фантазируя:

— А вдруг вышел бы к нам Александр Сергеевич и попросил разрешения прийти сегодня на мой вечер? Я просто не знал бы, куда деться…

Из всех близлежащих к Ялте курортов Маяковский был особенно доволен санаторием ЦК КП(б) Украины «Харакс» и гурзуфским военным клубом. Здесь собрались квалифицированные слушатели. Приятно удивила Маяковского и расценка мест в военном клубе, посторонние платили в среднем полтора рубля за билет (для них было отведено ограниченное число мест), комсостав — тридцать копеек, а красноармейцы — бесплатно.

Покидая клуб, он сказал:

— Приятно выступать перед нашими бойцами и командирами.

Вслед за нами до моря шли два красноармейца. Они предложили проводить Маяковского до Ялты. Он возразил:

— Вам нужно отдыхать, набираться сил — для этого вы сюда и направлены.

Возвращаясь на моторке в Ялту, он вспомнил встречу в военном клубе и двух красноармейцев:

— Всегда буду здесь выступать. Люблю такие вечера!

«Поп или мастер!»

Мы встретились у подъезда воронежской гостиницы, на главной улице города. В руках у Владимира Владимировича два больших пакета.

— Что это у вас?

— В главном — четыре бутылки Абрау.

— Зачем так много?

— А вам какое дело?

— Да на одного многовато.

— Вижу, что вы в этом ничего не понимаете. А вдруг придут, чем будешь угощать? А о дороге до Ростова забыли?

Он оказался прав. В гостинице его уже дожидались. Маяковский любил угощать: фрукты — всегда горой, коробки конфет (которых он сам почти не ел)…

На вечере в Воронеже — много записок. Среди них и язвительно-хулиганские. Часть из них Маяковский оглашал и парировал.

Еще месяц назад, в Екатеринославе я предложил ему собирать записки: тогда же после вечера он аккуратно завернул их в газету и положил в чемодан. Коллекция записок быстро росла.

Здесь, в Воронеже, были и такие: