Я стащил у Эльзы твое письмо (ты пишешь, что скучаешь и будешь скучать без меня) и запер себе в чемодан.
Я писать тебе буду телеграфировать тоже (и ты!) надеюсь с днями стать веселее. Повеселеют и письма.
Целую тебя детик целуй Оську весь ваш Вол.
Целуй Левку Кольку Ксаночку Малочку и Левина. Все они в сто раз умнее всех Пикассов.
Paris (это не я Парис!)
9/XI 24 г.
<17 ноября 1924 г. Париж – Москва>
29 Rue Campagne Hotel Istria. Пишите. Целую
Ваш Стевен
<18 ноября 1924 г. Москва – Париж>
Напишу. Люблю целую.
Твоя
<Ноябрь 1924 г. Москва – Париж>
Волосит,
Спасибо за записочку на варенье в твоей комнате.
Я теперь Маяковский: хожу с Колей по редакциям, жду денег, диктую машинисткам, правлю корректуры. Потом покупаю вина и сластей и везу Кольку на извозчике домой.
Напиши мне.
Как удачно ты попал в Париж! Как раз к признанию.
Целую.
Твоя
<19 ноября 1924 г. Лубянский проезд>
Волосик, ужасно обрадовалась письму, а то уж я думала, что ты решил разлюбить и забыть меня.
Что делать? Не могу бросить А.М. пока он в тюрьме. Стыдно! Так стыдно как никогда в жизни. Поставь себя на мое место. Не могу. Умереть – легче.
Много бываю в городе. Живу у тебя. Когда говорю – дома, сама не понимаю, где. Люблю, скучаю, хочу к тебе.
Лиля Брик. Снимок для рекламного плаката. Фотохудожник А. Родченко
У Скотика чума. Смотреть нельзя без слез. Боюсь, не умер бы.
Твои здоровы. У Люды роман и она счастлива. Ксаночка ревнует меня к Кольке – я для него замты.
Бескин меня любит. Моссельпром переименован в Моссельбрик или Осельпром… DВ Госиздате убрали Шмидта; будет должно быть Ионов, а в московском отделении Малкин (!!). Он же войдет в редакцию Лефа (!!!).
Куда ты поедешь? Один? В Мексику? Шерсть клочьями? Достань для меня мексиканскую визу – поедем весной вместе. (И Оську возьмем?)
Впрочем, делай как хочешь, а мы без тебя соскучились.
Целую твою щенячью мордочку.
Твоя
<21 ноября 1924 г. Москва – Париж>
Володенька,
Второй день плачу – умер Скотик.
До чего тоскливо!..
Целую тебя, родненький.
Твоя
Не привози собаку.
<26 ноября 1924 г. Москва – Париж>
Беспокоюсь. Телеграфируй немедленно подробно. Целую.
< 27 ноября 1924 г. Москва – Париж>
Жду американскую визу. Если не получу через месяц или полтора вернусь в Москву. Телеграфируй и пиши чаще. Целую люблю.
Твой Счен
<6 декабря 1924 г. Париж,>
Дорогой Лиленок.
Я ужасно грущу по тебе. Ежедневно чуть не реву. Трудно писать об этом и не нужно.
Последнее письмо твое очень для меня тяжелое и непонятное. Я не знал что на него ответить. Ты пишешь про стыдно. Неужели это все что связывает тебя с ним и единственное что мешает быть со мной. Не верю! – А если это так так на тебя не похоже – так не решительно и так не существенно. Это не выяснение несуществующих отношений – это моя грусть и мои мысли – не считайся с ними. Делай как хочешь ничто никогда и никак моей любви к тебе не изменит.
Последние телеграммы твои такие не ласковые – нет ни «люблю» ни «твоя» ни «Киса»!
Я ничего о тебе не знаю Эльза писем твоих мне не показывает хотя и клянется что там нет ничего ни о тебе ни обо мне. Читает в отрывках! Твои «запретные» письма!! Совсем грустно!
Я ничего ничего ничего о тебе не знаю!
Пиши Лилек больше или хотя бы чаще телеграфируй! Ужасно горевал по Скотику. Он был последнее что мы делали с тобой вместе. Ну довольно про грустное – верю хочу верить что у нас будет еще много вместе. Кое что я за это время надумал. Кажется хорошее. Не разлюбляй мне совсем пожалуйста – очень нужно!
Что за ерунда с Лефом? Вышел ли хоть номер с первой частью? Не нужно ли чтоб я что-нибудь сделал? Если № не вышел у тебя должно быть совсем плохо с деньгами. Напиши подробно. Как дела с Ленгизом? Если денег нет, не шли пока Эльзе. Я как-нибудь устрою это сам. Куда удалось дать отрывки? Если для Лефа нужно, я немедленно вернусь в Москву и не поеду ни в какие Америки.
О себе писать почти нечего. Все время ничего не делал теперь опять начинаю. К сожалению, опять тянет на стихи – лирик! Сижу в Париже так как мне обещали в две недели дать ответ об американской визе. Хоть бы не дали – тогда в ту же секунду выеду в Москву погашу авансы и года три не буду никуда рыпаться. Соскучился по тебе и по всех вас совершенно невыразимо. Это даже при моих незаурядных поэтических образах.
Здесь мне очень надоело – не могу без дела. Теперь с приездом наших хожу и отвожу советскую душу.
Пока не читал нигде. Кроме дома: вполголоса и одиночкам.
Если есть новые мои книги или отрывки где-нибудь напечатаны – пришли.
Бориса Анисимовича все еще нет.