Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь

…Вихрь – только вихрь. Нужны обдуманность, расчет,
Лукавство, выдержка, внезапность. И лишь тот,
Кто по хронометру исчислил дни и миги,
Кто в душах мог прочесть как по раскрытой книге
Их клятву – умереть, но победить! – кто знал,
Где сердце у врага, кто проявил закал
Клинка толедского, кто чуял каждый шорох,
Кто с картой Ленина в туманных шел просторах, —
Лишь тот восстание по верному пути
Мог до мечтаемых триумфов довести!
Ars consurgendi! Да! Восстание – поэма:
Как жребий вынута единственная тема,
И нет иных: пиши и вычерпай до дна,
Иначе – смерть. Следи, чтоб разом подана
В центральную главу была вся сила слова,
Вся мощь фантазии. Веди опять и снова
В атаку – строй стихов. Хватай врага врасплох
Нежданной выдумкой, чтоб удивленный вздох
Смял в горле критику. Напором неуемным
Моральный перевес над всем тупым и темным
Бери, копя успех…
…Шесть правил для восстанья!
Кто ж не поймет меня, – те страсть и любованье,
С какими я гляжу на день звенящий тот,
Когда, отдав себя, чтобы спасать народ,
Сося из трубочки дрянной матросский кнастер,
Перо восстания взял несравненный мастер
И за строкой строку (в созвучиях штыков,
Равняя топот, стоп и ритм броневиков,
Катя в любой строфе на гребне многолюдий
Орудья лозунгов и лозунги орудий,
Расцвечивая слог в гиперболы гранат,
В метафоры костров, в шрапнельный звездопад,
Героев выводя и надвигая хоры
От клекта гочкисов до выгромов «Авроры»)
Вел несравненную поэму, – в первый раз
Дав эпосу звучать железным кликом масс!
О, как все дрогнуло! О, на каких карачках
Прочь поползла вся мразь, на древних кровокачках
Покинув рычаги! Как, с комом в горле, мир
Увидел въяве то, что вымечтал Шекспир:
Святейший кафарсис грознейшей из трагедий, —
Когда гнуснец-Макбет, уверенный в победе,
Стоял среди знамен, привычной кровью пьян,
И вдруг Бирманский лес пошел на Донзинан!
О, дни Октябрьские! Венец тысячелетий,
Зачин других поэм, что грянут на планете —
Земле!.. И в храм Искусств войдут, в руке рука,
Перчаточника сын и сын обувщика!..

Если хорошо помнить нашу историю, то «перчаточником» был не кто иной, как отец упомянутого выше Уильяма Шекспира, а «рабочим обувной мастерской» (то есть – сапожником) был отец самого Иосифа Виссарионовича Сталина. Так что это именно о них говорит так витиевато Георгий Аркадьевич, сообщая, что они «в храм Искусства войдут, в руке рука», руководствуясь в пути «картой Ленина в туманных просторах» – и так прямо «до мечтаемых триумфов». Надо сказать, что Шенгели практически постоянно обращался к имени Владимира Ильича – где напрямую, как это видно в строчке с «картой Ленина», а где – так и опосредованно, но так, что сквозь туманные образы проглядывает лицо нашего вождя революции. Просто удивительно, что современные литературоведы и другие исследователи поэм Георгия Шенгели не смогли увидеть в половине из них образ Владимира Ильича Ленина, прямолинейно утверждая, что речь в них идет исключительно о Сталине.