Уже утром, немецкая военная машина проснулась без своих водителей и штурманов. Кроме Гитлера погибли Манштейн, Гудериан, Геринг, фон Бок и ряд высокопоставленных генералов. Из знаковых фигур уцелели лишь Геббельс, Борман и Канарис. Последний не зря получил в Рейхе кличку «Хитрый Лис» — используя своё положение и верных людей, он быстро сориентировался и уже к обеду 7 октября Геббельс и Борман были арестованы. Власть в Германии перешла к временному военному комитету, который обратился по радио к правительству СССР с просьбой о временном перемирии на любых условиях. В качестве жеста доброй воли, Канарис уведомил Сталина о том, что самолёт с Яковом Джугашвили будет готов через сутки и станет ожидать указания места доставки.
Киев. 9 октября 1941 года. 11 часов 40 минут. Полевой аэродром в пригороде.
Под гарантии как парламентёров, экипажу немецкого самолёта точкой приземления был указан пригород Киева, куда я также напросилась во главе советской стороны. В принципе моё присутствие не требовалось, но я посчитала это «последней каплей» для немцев. Уже к 12–00 по Москве, немецкий транспортный «Хейнкель» приземлился на нашей территории, и я лично ринулась в своём спецкостюме и с энергетическим мечом в руке на встречу выходящему командиру экипажа. Лётчик побледнел, увидев ту, о которой ходили слухи в немецких войсках.
— Фрау Лилит! Меня просили передать, что германское командование, в лице адмирала Канариса, надеется на дальнейшее взаимопонимание между нашими странами. Он просит перемирия, чтобы полностью урегулировать то недоразумение между нашими народами, которое возникло по вине Адольфа Гитлера.
— Я передам просьбу главе Советского Союза.
В этот момент по трапу спустился бледный и исхудавший Яков в потрёпанном обмундировании. Конечно, плен и уж тем более концлагерь никого не красит. Тут подоспели несколько человек из моей группы сопровождения. Медики тот час окружили Джугашвили и проведя беглый осмотр, усадили его в подъехавшую «Эмку».
— Согласно договорённости с Канарисом, ваш самолёт может свободно покинуть воздушное пространство СССР, — объявляю командиру немецкого самолёта. Тот приободряется, сдвигая каблуки вместе, и спешно ретируется в кабину. Сажусь во вторую машину и направляюсь на соседний аэродром, где нас уже ждёт заправленный и готовый к вылету на Москву ПС-84.
В самолёте интересуюсь состоянием Якова, чтобы потом доложить Верховному.
— Товарищ комиссар первого ранга! У него множественные синяки, ушибы, общее истощение организма, но в целом ничего серьёзного. Подлечим, откормим, через месяц от всего произошедшего с ним не останется и следа, — докладывает мне военврач, седовласый мужик в очках.
Москва. 9 октября 1941 года. 19 часов 00 минут. Приёмная Сталина.
С аэродрома до Кремля мы доехали достаточно быстро. Когда кортеж проехал через одни из кремлёвских ворот, Джугашвили-младший немного занервничал и попросил закурить. В приёмной нас уже ждал Берия. Яков прошёл первым в кабинет Сталина, я пропустила вперёд Лаврентия Павловича и решила остаться в приёмной, но тот потянул меня под локоть за собой.
Сталин стоял около стола, не зная как поступить с руками, держащими трубку.
— Здравствуй, отец!
— Рад тебя видеть, сын… живым и невредимым.
Берия снял пенсе и тщательно стал протирать его платком, у меня возник комок в горле.
Отец и сын Джугашвили обнялись. Это длилось всего минуту, но для Сталина это и так было чересчур эмоционально.
— Разрешите отбыть, товарищ Сталин? — дрогнувшим голосом вопрошаю я.
— Нет… Настя, подойди ко мне, — он манит меня рукой и я подхожу.
— Ты внезапно ворвалась в наш мир и быстро завоевала моё доверие. Сначала ты спасаешь жизнь мне, потом выдёргиваешь из лап смерти моего сына… ты стала спасителем рода Джугашвили… по закону гор став теперь частью нашей семьи. Отныне и навсегда.
— Отец, а она человек? А то мне немцы сказали, что нас будет встречать какой-то демон, разгромивший большую часть вермахта на Восточном фронте.
— Человек, такой же как мы.