Маятник бизнеса: между орденом и тюрьмой

Иерусалимское чудо
Я к Духу, Сыну и Отцу
В их Триединстве прикасаюсь
С тех пор, как в детстве ел мацу,
К еврейской бабушке ласкаясь.
Другая бабушка тайком
Христа икону целовала.

Отец шутил с ней про партком –

Она там раньше состояла.
Загадкой был пасхальный день
Без громких песен и парадов.
На всём лежала счастья тень,
А стол был красочен и сладок.

И колокольный лился звон,

Старухи в церковь торопились.
Для нас же прочный был заслон –
Мы дружно Ленину молились.
Нам октябрятскую звезду,
Как символ веры, прикрепляли.

Мы вдаль тянули борозду –

Стать комсомольцами мечтали.
И красногалстучный свой строй
С кострами, с песнями любили,
Был боевой у нас настрой –
Мы все державой дорожили.

Те в лету канули года,

Родные бабки в них остались,
Но я запомнил навсегда:
Еврейка с русской обнимались.
Я часто слышал: Бог один,
Грех людям попусту ругаться.

И вот дожил я до седин –

Пора, пора определяться.
Свой подоспевший юбилей
Решил я, сердцу повинуясь,
Справлять не там, где веселей,
А на Святой Земле, волнуясь.

И в шестьдесят немало сил,

Не льщусь на моды и на яхты,
Своих друзей я пригласил
В края, где заповеди внятны.
Стеною Плача дорожа,
В слезах евреи там молились.

Записки, памяти служа,

В щелях до кладбища ютились.
В них чувств живых негромкий вскрик
В пещеру прячется на годы.
Уйдёт ребёнок и старик,
Но письма их не смоют воды.

В пяти минутах отстоит

Святыня чуда Воскресенья.
Пусть иноверец нас простит –
Нет в мире благостней явленья!
Смерть смертью собственной поправ,
Христос воскрес в Нетленном Теле
И, путь к бессмертью указав,
Людей от страха спас на деле.

Не каждый в Божью благодать

Навек уверовать умеет.
Моей душой — рискну сказать –
Порою Торы свет владеет.
Но чудом встречи навсегда
Господь пресёк мои сомненья –
Во мгле предутренней звезда
Вела меня, как Провиденье.
Не ведал каменных я троп,
Но на Голгофе очутился.
Увидел я Господень Гроб –
И ангел радостью светился.

А возле Гроба в споре с тьмой

Друзья и батюшки молились.
Свет дивный вспыхнул предо мной,
Мы чудом встречи восхитились,
И в этот миг, для нас святой,
Мои сомненья разрешились.

В эту пору я как раз был на пике своих религиозно-церковных чувств. А потому пригласил в поездку троих священников.

Среди них — мой племянник, сын ушедшего в мир иной брата Геннадия Гайды, отец Иннокентий, подвизающийся в Тихвинском монастыре Санкт-Петербургской епархии. Дорог он мне ещё и потому, что с первым моим сыном Андреем они были душевно близки. Поэтому стихотворение о перекличке двух судеб я посвятил им обоим: