Маятник Фуко

Шли дни, я был целиком захвачен Салвадором. В гостинице я бывал немного. Перелистывая именной указатель книги о розенкрейцерах, я обнаружил там графа Сен-Жермена. Смотри-ка, сказал я сам себе, прямо как по заказу.

Вольтер писал о нем: «человек, никогда не умиравший, который знал все», но Фридрих Прусский был с ним не согласен и именовал Сен-Жермена «смехотворный граф». Хорас Уолпол полагал, что это был некий итальянец, или испанец, или поляк, разбогатевший в Мексике, а после этого бежавший в Константинополь с драгоценностями жены. Самые достоверные сведения о нем содержатся в воспоминаниях мадам Оссе, камеристки маркизы де Помпадур (хорошая рекомендация, саркастически вставила Ампаро). Он сменил великое множество имен: в Брюсселе был Сюрмоном, в Лейпциге Уэллдоном, в других местах – маркизом Аймар, Бедмар, Бельмар, графом Солтыковым. До своего ареста в Лондоне в 1745 году он был там славен как музыкант, чаровал салоны игрой на скрипке и на клавесине. Через три года в Париже он предложил свои услуги Людовику XV в качестве специалиста по красителям, взамен истребовав себе резиденцию в замке Шамбор. Король использует его для дипломатических поручений в Голландии, там он запутывается в некрасивую историю и вынужден снова бежать в Лондон. В 1762 году он в России, потом – опять в Бельгии. Там его встречает Казанова, который рассказывает о том, что граф превратил простую монету в золотую. В 1776 году он при дворе Фридриха II, показывает тому разнообразные химические проекты, а через восемь лет после этого умирает в Шлезвиге, у ландграфа Гессенского, для которого устраивал фабрику по производству красок.

Ничего экстраординарного, стандартная карьера авантюриста восемнадцатого века, меньше амуров, чем у Казановы, и надувательства не так театральны, как у Калиостро. В конечном итоге, за вычетом нескольких провалов, в глазах сильных мира его репутация не так уж плоха. Он ловит их всех на алхимическую наживку, однако с промышленным уклоном. Но постепенно вокруг его фигуры, безусловно в результате его же направленных усилий, складывается легенда о бессмертии. Не раз и не два в салонной беседе от него слышали рассказы о событиях глубоко древних, так, как будто он их видел собственными глазами. Он сооружает свой миф непринужденно, под сурдинку.

В книге цитировался также «Гог» Джованни Папини, где описана ночная встреча героя на палубе трансатлантического парохода с Сен-Жерменом. Истомленный тысячелетним возрастом и воспоминаниями, переполняющими память, граф находится в отчаянии, как знаменитый борхесовский Фунес – только текст Папини написан раньше, в 1930 году. – Не думайте, что наша участь завидна, – говорит Гогу граф. – Проходит столетия два, и невыразимая скука охватывает несчастных бессмертных. Мир монотонен, история ничему не учит людей, и в каждом поколении все те же страхи, все те же страсти, события не повторяются, одно напоминает другое… новости, открытия, откровения – все изживает себя. Я могу признаться только вам, сейчас, когда нас двоих слышит только Красное море: мое бессмертие мне надоело. Земля не имеет больше для меня секретов, а на мне подобных я не надеюсь.

– Любопытный персонаж, – сказал я Ампаро. – Ясно, что наш друг Алье косит под Сен-Жермена. Зрелый, даже перезревший джентльмен, с деньгами все в порядке, свободное время имеется, как и наклонность к мистике…

– В своей реакционности он последователен и достаточно смел, чтобы быть декадентом. Предпочитаю этот тип демократическим буржуям, – доложила Ампаро.

– Вимен пауэр[43], вимен пауэр, а потом пускаете слюни, если вам чмокнули ручку.

– Это вы нас довели. Доводили много столетий. Дайте нам как следует эмансипироваться. Я же не говорю, что хочу за него замуж.

– И на том спасибо.

На следующей неделе Алье позвонил сам. Он договорился на сегодняшний вечер, что нас примут на террейро де кандомбле. К ритуалу нас не допустят, потому что иалориша не доверяет туристам, но она собственной персоной встретит нас до начала церемонии и проведет экскурсию по террейро.

Алье заехал за нами на машине, и мы покатили по направлению к фавелам – бедняцким пригородам, с другой стороны горы. Здание, у которого мы остановились – какой-то брошенный фабричный павильон, – охранялось старым негром. Он и ввел нас на территорию, предварительно окурив какою-то благотворной смолою. По ту сторону забора виднелся жиденький сад, посреди которого стояла огромная корзина из пальмовых листьев, наполненная божьими лакомствами – comidas de santo.

Внутри в огромном цеховом помещении все стены были увешаны картинами, благодарственными подношениями, африканскими масками. Алье пояснил нам, как организован зал. В глубине поставлены скамьи для непосвященных, ближе к середине – помост с музыкальными инструментами, стулья для оганов. – Оганы, так называются почитаемые люди, не обязательно верующие, но уважающие культ. Тут в Баии знаменитый Жоржи Амаду – оган на одном террейро. Его назначила Иансун, повелительница войны и ветра.

– А откуда возникли эти божества? – спросил я.