Маятник Судьбы

Риети провел по щекам рукой, видимо решив, что на него нагадила птица.

– Франсуаз имеет в виду другое, – пояснил я. – Вас как личность.

– Вы воображаете себя великим человеком, – произнесла Франсуаз, – только потому, что вам позволили заглянуть в две-три древние книги. Но на самом деле вы – не более чем жалкий начетчик и компилятор, Соверин. Вы даже не способны управлять общиной без своих двух помощников.

Я отвел глаза, но не потому, что боялся обидеть Соверина, на мнение которого не обращал внимания. Иное дело Фран­суаз.

Бернс поймал мой взгляд, и я подумал, что было бы неплохо увидеть его хоть раз без улыбки.

Щеки Соверина втянулись, как будто он собирался прогрызть их изнутри.

– Конклаву будет доложено о вашем поведении. Сэр Томас допустил большую ошибку, назначив вас верховным палачом. А что касается вас, – тут его взгляд мокрой тряпкой прошелся по Франсуаз, – то вы даже не человек, а всего лишь жалкий суккуб, паразит, питающийся за счет людей. Я не стану обращать внимания на ваши слова.

Франсуаз вдохнула так глубоко, что было удивительно, как на ней не лопнула одежда.

Я ожидал, что девушка ударит Соверина или отбросит его, как только что проделала с Айвеном, но она только полураскрыла чувственные губы и сощурила серые злые глаза.

Затем круто развернулась и небрежным шагом направилась к помощнику шерифа.

– Отныне вся ваша жизнь, – произнес я, подходя к Сове-рину вплотную, – будет делиться на два этапа. До того, как вы это сказали, и после. И могу вас заверить, приятель, вы будете жалеть о том, что не умерли прямо сейчас.

– Пойдемте, Лемюэль, – говорила Франсуаз, подталкивая вперед Бернса. – Мистер Риети был так любезен, что согласился впустить вас, не дожидаясь ордера.

Соверин открыл рот, но захлопнул его прежде, чем какая-нибудь муха успела бы влететь туда.

– Таковы мои полномочия, – тихо сказал я.

– Конклаву будет доложено, – пробурчал он и пошел рядом с нами.

Не будь на нем головного убора, его наэлектризованные волосы торчали бы в разные стороны, как пучки соломы.

Я заметил, что Бернс несет саквояж.

– Не хочу впутывать вас в неприятности, – произнес помощник шерифа, – я бы все равно вошел.

– Но вы предпочли бы сделать это сейчас? – спросил я.

– Да.

– Тогда идем.

– Комната брата Иеремии находится в правом крыле. – Голос Соверина был настолько сух, что я чуть не посоветовал ему запивать слова. – Мое приглашение, шериф, не распространяется на остальные помещения.

– О нет, – возразила Франсуаз, ласково кладя руку на плечо Риети. – На все здания тоже.

Соверина сотрясло от вспышки ярости – или, может, Франсуаз надавила на болевую точку у него на плече.

– Вы все равно ничего не найдете, – произнес Соверин, и Бернс приостановился, по-новому глядя на нас. Он понял, что Риети обращается и к нам тоже.

– Вон там, – продолжал глава общины, поднимаясь по деревянной лестнице.

– Ты умеешь находить себе врагов, – заметил я Франсуаз, глядя им вслед.

– Мои тетушки так всегда говорили. Ты хочешь к ним присоединиться?

– Твои тетушки – святые женщины, раз терпели тебя.

7

Келья брата Иеремии – человека, начавшего постигать философию Зла и переставшего быть человеком.

Соверин Риети остановился, немного не доходя до узкого, забранного решеткой окна. Не знаю, сделал ли он это намеренно. Комната маленькая, и огромный стол, на котором разложены книги, занимает ее почти целиком.

Тем, кто вошел после Соверина, неудобно и почти некуда встать.

– Вот здесь он жил, – произносит Соверин, и голос его звучит так, будто это мы стали причиной гибели Иеремии Клавенса.

Шериф Бернс – все здесь называют его шерифом, хотя он лишь его заместитель, – перелистывает книги. Это даже не книги, а фолианты – с толстой бумагой, крупными буквами, и почти все написаны от руки. На углу притулилась стопка брошюр, размноженных на копировальном аппарате.

– Что за человек был брат Иеремия? – спрашивает Бернс. Соверин немногословен и спокоен.

– Он был нашим братом.

– Это не ответ, – возражает Бернс. Соверину так не кажется.

– Здесь нет ни одной фотографии, Френки, – замечаю я.

– Тот, кто входит в нашу общину, отказывается от прошлого, – говорит Соверин. – Мы становимся его семьей. Те, с кем мы расстались, более не заботят нас; те же, с кем мы сейчас, не требуют снимков.

– Вижу, что мистер Клавенс много читал, – произносит Бернс.

Лицо Соверина Риети едва заметно морщится. Его коробит, когда братьев называют их мирскими именами.

– Брат Иеремия перестал быть мистером Клавенсом, когда вошел сюда, – сказал я, когда мы оказались за стенами кельи. – Когда же он вообще перестал быть человеком, Френки?

– Далеко продвинулись в своих розысках, шериф? – спрашивает Франсуаз, прикрывая лицо ладонью.

Сильный ветер набегает откуда-то издалека и приносит с собой кусочки серых, затвердевших листьев. Кажется, сама община Риети притягивает к себе эти частички праха.

– Не скажу чтобы очень. – Шериф Бернс осматривается и прищуривает глаза, хотя стоит спиной к ветру. – Но если человек добровольно приходит жить сюда, не стоит удивляться, если потом он бросится под грузовик.

Бернс идет к ограде, за которой его уже ждет машина.