Маятник Судьбы

В студенческие годы мы любили давать друг другу клички, и у меня она была – производная от моей фамилии. Кстати, вот как, иногда, появляются прозвища. Определенная компания учащихся, и я в том числе, любили собраться в одной из комнат общежития и поиграть в карты. Немудреная игра, называлась «трынка», это когда делят на игроков по три карты, каждый кладет на кон деньги – чем больше, тем страшнее партнерам-конкурентам. На этом и строится блеф (большие наличные подразумевают хорошие карты), а затем смотрят, у кого больше очков, тот и выиграл всю казну, лежащую на кону. Как – то во время игры в комнату вошел Юра Березкин. Внешне он выглядел полным, был всегда при костюме, как мы говорили, директорской наружности. Юра протянул руку, чтобы поздороваться с нами, но при этом наткнулся на стоявший, на полу чайник, посмотрел вниз и озадаченно произнес «чайник!».

Все засмеялись. А в итоге до конца обучения Березкин был «Чайником».

В тюрьме же для получения прозвища – «кликухи» надо было пройти целый ритуал. Безусловно, самых низких каст зэков это не касалось. Претенденту на «погоняло» в его камере предлагалось несколько их вариантов, он выбирал, а вечером, после проверки, озвучивал ее через окно громким криком.

Если же не хватало собственной фантазии, надо было крикнуть в окно: «Тюрьма, тюрьмушка, дай мне погремушку».

И всегда находился тот, кто озвучивал «кликуху», как правило, не оскорбительную, но прилипала она к человеку на всю оставшуюся жизнь…

С игрой в карты связаны еще два случая, о которых я бы хотел поведать. Был такой студент, и большой любитель поиграть в «трынку», по фамилии Полетаев. Высокий, очень здоровый внешне, деревенский парень с густыми цвета соломы непослушными волосами на голове. Сельская простота парня, граничащая с грубостью, заставляла всех нас относиться к нему с осторожностью. Когда нас набиралась полная команда для игры в карты, мы запирались изнутри и никому не открывали. Зная это, деревенский богатырь мог запросто выбить дверь ногой и войти. Обычно замечания ему никто не делал – опасались. Но однажды он мне сильно помог. И не столько физически, сколько морально.

С нами в институте учился один узбек, с которым у меня возникли полемические разногласия по «национальному вопросу», плавно переросшие затем в легкую потасовку, из которой я вышел победителем. В Узбекистане у него был родной брат, довольно известный боксер, который, видимо, всегда заступался за родню. Не знаю, для этого или просто соскучившись по брату, он приехал в Иваново. И вот во время наших картежных развлечений узбеки вдвоем зашли к нам в комнату и пригласили меня на улицу «поговорить». Понимая, что меня сейчас будут бить долго и больно, я спросил присутствующих, не хочет ли кто помочь мне?

Все опустили головы и молчали, а Полетаев встал и сказал: « Пошли, я помогу».

Я сразу повеселел, посчитав, что победа у нас в кармане, и мы вышли во двор общежития. Напротив меня встал боксер. Чуя неминуемую драку, я первый справа дал хорошего крюка узбеку. Тот, видимо, не ожидал такого сильного удара, и упал на землю. А я, зная, что он боец не простой, нарушил свое же правило – не бить лежачего, продолжал молотить его обеими руками. Соперник потерял сознание, и я поглядел в сторону другой пары драчунов. Полетаев лежал на земле, а разъяренный узбек, продолжал наносить ему беспорядочные удары. Я мгновенно подлетел и сильным прямым «кроссом» сшиб на землю узбека. Деревенский богатырь, между тем, задней частью тела застрял в какой-то яме, и выбраться из нее и встать без моей помощи, не мог. А в это время очнулся боксер, оказавшийся сзади меня и на ногах. К счастью, в себя не успел, как следует, прийти, и я вновь отправил его в нокаут. А Полетаев опять лежал на земле и его били. Пришлось мне еще раз нейтрализовать его соперника, на этот раз – надолго. Когда мы вернулись в комнату, где нас ожидала «игровая компания», Полетаев молчал, а я с присущим мне юмором и определенной долей хвастовства поведал о том, что было на улице. После этого случая при мне деревенский богатырь больше своей силой не хвастался, да и я опасаться его совсем перестал, хотя благодарность за помощь, высказал. Вот уж действительно, «не так страшен черт, как его малюют».

Сидя в следственном изоляторе, я заново переосмысливал понятие «друг» и примерял его на тех, с кем сводила жизнь. Да, все, кто прошел со мной через тюрьму и прочие испытания, не предал, не убрал плечо, когда я в нем нуждался; настоящие друзья и до сих пор таковыми остаются. А вот в институте среди тех же «картежников», с которыми я регулярно общался, иногда вместе отмечали праздники или какие-то события, были ли те, о ком я мог сказать то же самое? Фамилии некоторых помню до сих пор, Коля Воронин, Витя Галанов, Березкин Юра, тот же Полетаев…. И прихожу к выводу, что это были просто «попутчики», друзьями их назвать можно было лишь с большой натяжкой, ведь кроме учебы и карт нас ничего не связывало.