Маятник Судьбы

Готовился к каждому экзамену серьезно, стараясь полагаться не на память, а вникнуть в саму суть…. Однако на физике чуть не «завалился». И не то, чтобы не знал ответов на вопросы билета, а как говорят, напало оцепенение от страха «срезаться». Тем более что в активе уже имел две пятерки, и очень хотелось третью. Преподаватель был «в возрасте», опытный и, очевидно, не первый раз встречал абитуриентов, цепеневших от страха. Он стал задавать наводящие вопросы, но и это не помогало вывести меня из глубокого философского созерцания своей ничтожности. Я уже видел двойку, и перед глазами стояла картина известного художника Федора Решетникова « Опять двойка», только мать с отцом были мои, родные. По сути, родители меня никогда не ругали, считая, что я развиваюсь в нужном русле самостоятельно. И тот, от кого зависела моя дальнейшая судьба, видимо догадавшись о моих видениях, спросил о родителях. В те времена негласно, но имело значение «пролетарское происхождение». А предки-то мои были рабочие…. И я, поняв, как мне повезло в этом, вдруг вспомнил, зачем пришел, а заодно и ответ на вопрос. И «тут Остапа понесло»: я отвечал так бойко на первый вопрос, что преподаватель никак не мог меня прервать вежливым «достаточно». Так же темпераментно стал отвечать на второй вопрос, и остановить меня смогла лишь жирная пятерка, которую экзаменатор поднес мне под самый нос, понимая, что я ее не вижу и, надеясь только на мое обоняние. Радости не было предела.

Подобный восторг я испытал много позже, когда присяжными были оценены мои ответы на суде, но подробно об этом расскажу в свое время…

Тогда я впервые понял, что жить в семье, мягко говоря, не очень обеспеченной, не так уж и плохо. Отец, Юрий Логинович, трудился с пятнадцати лет. Была война, и он, как мог, помогал своим родителям. Семья у них была большая, более десяти человек, но в те времена это считалось обычным явлением. Правда, лично я знал только свою бабушку Орину, мать моего отца, и его сестру Екатерину, которая жила с мужем Анатолием и сыном Владимиром, моим погодком, в поселке Нерль. Бабушка меня не любила и, надо признать, было за что. Некоторое время она жила с нами в доме, построенном лично отцом в неоднократно упоминаемом и любимом мною поселке. Человеком она была верующим: хорошо помню, как по утрам и вечерам она читала молитвы под иконами, расположенными в углу на кухне. Дом был рубленный из добротных бревен, но имел всего одну комнату, она, же была и спальной. Правда, был еще печной угол для принятия пищи. Так вот, когда меня в третьем классе приняли в пионеры, в девять лет, то открыто прививали атеизм детской неокрепшей душе, за что с высоты прожитых лет я уже имею право не очень любить советскую идеологию. Придя домой из школы, по зиме, и, видя, что никого нет дома, я забрал все иконы бабушки, шесть или семь штук, все небольшого размера. Вынес на улицу и положил в снег на дороге. Проезжающий гусеничный трактор раздавил их на мелкие кусочки. Самое обидное для матери отца было то, что меня за это не наказали, вообще никак, сам не знаю, почему.

Но атеизм зачастую порождает вседозволенность, особенно тогда, когда «никто не видит и никто не узнает». Прямо напротив нашего дома № 36 по улице Октябрьской был пруд. Иногда мы в нем купались, несмотря на мутную воду, а зимой это был каток и хоккейная площадка одновременно. И вот как то летом я увидел на берегу водоема стаю воробьев, весело чирикающих и играющих между собой. Всего было около тридцати летающих озорников, но никому они не мешали. А во мне проснулся охотничий азарт, я тихонько пробрался под обрывом берега, подобрал попавший под руку камень и кинул его в самую середину воробьиной стаи. Птички с шумом улетели, но не все, один оказался подбитым. Он беспомощно бился на земле и не мог взлететь. Я подошел, взял его на руки и… заревел, видя результат своего неразумного поступка. Было мне тогда лет одиннадцать-двенадцать, и я никак не мог понять, почему и зачем я искалечил живое существо, которое плохого мне ничего не сделало. Ведь я любил всех животных, ну, кроме змей, к которым всегда питал неприязнь и даже испытывал ужас при их виде. Серого подранка я принес домой, положил перед ним хлеб и воду, надеясь, что он выживет и я искуплю свою вину. Но к вечеру он умер…

Зло причиненное другим рано или поздно возвращается, и все это, вроде бы, знают, но редко задумываются над этим. Как правило, оно вспоминается тогда, когда сам начинаешь страдать от него, или когда есть время для размышлений…

Отец длительное время работал помощником мастера на ткацкой фабрике в селе Кибердино, Тейковского района, мать, Александра Яковлевна, там же – ткачихой. Чуть больше, чем сто рублей в месяц получали они от государства, самого богатого, сильного и гуманного в мире. Что на эти деньжонки можно было купить трем мальчишкам, которым хотелось и велосипед, каждому свой, и лыжи, и коньки…Одежду братья донашивали после меня, так как я был старший. Средний, Виктор, был на три года младше меня, а Андрей – на целых восемь.