Маятник Судьбы

Помню, в магазин поселка Нерль, где мы проживали, привезли коньки на ботинках, моего размера. Мне было примерно тринадцать лет, столько же стоили и они – целых 13 рублей, и позволить мне такого подарка родители не могли. Но после того как я увидел такое достижение цивилизации, кататься на валенках с коньками – снегурками на веревках, уже не мог. Мать, видя страдания старшего сына, сделала коммерческое предложение. В летние каникулы по утрам я должен был собирать пустые бутылки из-под водки и отдавать ей. Выручка целиком поступала в мой карман. Такой вот был заключен устный договор. И вот все лето, когда друзья еще все спали, в восемь часов утра я на велосипеде объезжал места, где обычно любили выпивать мужики из рабочего поселка. Мог встать и раньше, боясь, что другие охотники за пустыми бутылками лишат меня моей мечты. Приезжал сначала в центр, в поселковый парк: там под каждым кустиком, прямо на траве, иногда организовывалось застолье. Как радовала детский глаз лежащая в густой траве, еще покрытой утренней росой, эта зеленая или прозрачная тара! Затем – железнодорожный вокзал; там тоже было, что-то вроде парка, да и лавочки для людей, ожидающих поезда, зачастую использовались не только «по прямому назначению». А домой возвращался по установившемуся маршруту, вдоль железнодорожных путей, по обе стороны которых были лесные посадки, места, щедро пополнявшие мою добычу. В общем, к осени коньки мне справили. Возле леса, километрах в двух от поселка, еще летом я приметил овраг с водой. В самом поселке были пруды, но мы почему – то любили кидать камни в первый лед, стараясь пробить его, и сильно повреждали ледяную гладь. Рано поутру, как только установился первый ледок, я один, с новыми коньками, рванул на овраг – испытать радость катания по нетронутому перволедью. Вот оно, простое, настоящее счастье, а не куча денег в закромах!

С каким удовольствием испытал бы я подобное чувство тогда, когда был ограничен во всем, даже в праве на передвижение!

А вот лыжи отец нам всегда покупал сам, каждому свои, и никогда не ругался, когда мы их ломали, катаясь с крутых гор. А если и ругался, то не сильно и очень редко наказывал. Лишь иногда, несмотря на его демократичность, я умудрялся добиться ремня. И каждый раз – за дело! Экзекуцию он проводил так: зажимал мою голову своими ногами и по голому месту, на котором сидят, прогуливался несколько раз кожаным ремнем. Порой оставались синяки, и сидеть после этого было не совсем уютно. Но не помню случая, чтобы я обиделся на него – наверное, потому, что все – таки осознавал справедливость и крайнюю необходимость такого метода воспитания.

И как не хватало этого ощущения там, в холодном каменном склепе!

Однажды мы, мальчишки от 7 до 12 лет, весной, решили покататься на льдинах по любимой нами речке Нерль. Когда наступал ледоход, обломки льда разного размера неспеша плыли по течению; некоторые – близко к берегу, на них можно было без труда запрыгнуть. Для управления природными плотами служили сломанные сухие и не очень толстые деревья, стоявшие вдоль реки. Было нас тогда шесть друзей, со мной, как всегда, средний брат Виктор. Катались весело, но, как это обычно бывает, оказались «по самые уши» в ледяной воде. Опыт выхода из экстремальных ситуаций у всех был: разожгли костер на Воробьевых горах и стали греться и сушить одежду. В детских компаниях всегда находился кто-то, считавший себя старшим и почти взрослым. У нас им был Мишка Саватеев. У него всегда при себе были сигареты и спички – главный признак «взрослости», и за это его родители вроде даже и не ругали. Возле костра сигарета пошла по кругу и когда она дошла до Вовки Снагина, самого младшего из нас, мы увидели его округлившиеся от ужаса глаза и сигарету, прилипшую к выделениям из носа. Он пытался ее выплюнуть, но та прилипла прочно. Все непроизвольно поглядели туда, куда и он…. А там стоял отец с велосипедом и, как мне показалось, хитро и мстительно глядя на нас.

Но он спокойно приказал мне и брату: «Домой!».

И мы пошли, опустив головы, понимая неизбежность кары. По «сидячему месту» заранее бежали мурашки, и когда они достигли моего детского мозга, у меня созрел план, и появилась надежда.

Я тихонько, чтобы не слышал отец, шепнул восьмилетнему брату: «Как подойдем к дому, ты беги, а я один потерплю эту порку. Чай, не первый раз».