Маятник Судьбы

Как все рабочие люди, отец любил выпить, но маме это не нравилось, как любой женщине, и он, не желая ее обижать лишний раз и выслушивать упреки, искал «нестандартные» пути удовлетворения своей жажды. За десять километров от поселка, в небольшой деревушке Бушариха, где я и родился, проживала моя бабушка Прасковья Павловна, женщина пожилая, но с трезвым мышлением и хорошим чувством юмора. Так вот, как то под Новый год глава нашего семейства предложил мне съездить с ним на лыжах в лес за елкой. Я, не зная его коварного замысла, конечно, согласился. Мы долго ходили по лесу, почему-то, неизменно приближаясь к Бушарихе, и даже нашли подходящую елочку, но рубить ее сразу не стали, а попали прямо к родной бабушке. Оба замерзли, и отец попросил «напитка чтобы согреться», зная, что у бабки самогон всегда водился. Жила она одна, дров привезти, наколоть приходилось просить мужиков, а они брали плату только «напитком». Как «правильная» теща, немного поворчав для порядка, без особого сопротивления сдалась и принесла бутылку первача. Отец, выпив залпом 150-200граммов, подобрел, много шутил, а затем вышел на улицу покурить. Бабка, зачем-то ушла на минутку в комнату, и я на кухне остался один. Между тем, в стакане оставалось немного самогона, и я глотнул остатки крепкого первача, полагая, что «никто не узнает и не заметит». Так я впервые, попробовал алкоголь. Наш отец к подобному «действу» подходил очень строго, и своим детям внушал не прикасаться к крепким напиткам вообще никогда, называя их ядом. Кстати, при таком воспитании до двадцати пяти лет я выпивал очень и очень редко, отдавая предпочтение спорту. А в тот день, для моих одиннадцати лет глоток бабкиного зелья оказался перебором. Когда шли на лыжах домой, я – позади отца, помню, как искрился и скрипел под лыжами предновогодний снег, видел спину отца и какие – то круги перед глазами, которые приближались, множились и вертелись вокруг меня. Голова кружилась вместе с ними, и, в конце концов, я упал, воткнувшись в глубокий снег. Ноги из креплений вынуть я не смог, кричать – тоже, да и руки совсем не слушались. Хорошо, что отец обернулся, увидел меня «в позе напуганного страуса», вытащил из сугроба и водрузил, словно кулек с песком, себе на спину вместе с лыжами. В общем, за елкой он съездил на следующий день и без меня. И я так и не понял – заметил он причину моей «чрезмерной усталости» или нет, но наказания и даже разговора на эту тему не последовало.

Как порой не хватало мне в тюрьме, для снятия стресса глотка бабкиного чудного лекарства!